— Что случилось? — спросил я Марфу, уже кончившую возиться со своей бесконечной косой.
— Почему-то потухло, — лаконично ответила она, показав на потолок.
Теперь все здесь погрузилось в полумрак. Светилась только вода в бассейне. Зрелище получилось впечатляющее: нежно-голубая чаша освещала потолок и стены каким-то неземным, космическим светом. Я невольно залюбовался необыкновенным зрелищем и пропустил момент, когда с противоположного края бассейна, два легких, неземных тела, одновременно, почти без брызг пронзили воду. Отчетливо разглядел их только тогда, когда ныряльщики доплыли до середины бассейна.
Не знаю, какой был там использован световой эффект, но нагие тела мужчины и женщины, легко и красиво извивающиеся в толще голубой воды, показались мне бронзово-золотыми.
— Ой, посмотри, что это?! — воскликнула Марфа, роняя собранные в пучок волосы, и бросилась к краю бассейна. — Это кто?
Я обернулся полотенцем, подошел к ней, встал рядом и вблизи наблюдал отточенные до совершенства, грациозные движения синхронных золотых пловцов. Вот уж действительно, «красота — это страшная сила», особенно, когда она усилена подлинным искусством. Только к концу подводного танца я понял, чьи золотые тела резвятся в лазурной невесомости.
— Это здешние хозяева, — тихо сказал я Марфе, зачарованно наблюдавшей за подводным балетом.
Спектакль продолжался минут десять. Не знаю, какими техническими средствами пользовались ныряльщики, но они ни разу не поднялись на поверхность вдохнуть воздух. На их нагих телах не было ничего даже отдаленно напоминающее дыхательные аппараты.
Наконец пловцы кончили выступление и одновременно подплыли к нашему «берегу». Первой из воды выходила женщина. Она медленно, плавно, будто выплывая из синевы, поднималась по ступенькам узкой лесенки, и с ее золотого тела стекали голубые струйки воды. Наконец она оказалась на бортике бассейна, почти рядом с нами и жадно дышала, отчего высоко вздымались две весьма симпатичные… Как их там называют, во множественном числе? Кажется, молочные железы.
— Помоги мне вытереться, — обращаясь ко мне как к своему, на ты, попросила она.
«Ах ты… — мстительно подумал я, добавив к личному местоимению второго лица, не совсем цензурный эпитет, — похоже, тебя потянуло-таки на грубого и грязного мужика! Ладно, я тебя сейчас вытру!»
Я не чинясь, снял со своих бедер полотенце и приступил к осушению усталого, нервно вздрагивающего от нескромных прикосновений тела. Освещение между тем быстро менялось, темнела вода в бассейне, и делалось заметно светлее в зале. Тело хозяйки начинало приобретать естественный цвет. Я не жалел ни хозяйского полотенца, ни хозяйской кожи, так что рыжая блудница вздрагивала все сильнее и норовила прижаться ко мне грудью. Я посмотрел на ее мужа и едва не присвистнул, этого козла вытирала Марфа! Лихо! Похоже, что сибариты пристроились эксплуатировать труд гостей!
Хозяйка, воспользовавшись невольной паузой, прижалась-таки ко мне «всеми своими членами».
— Э, милая, ты, что это делаешь? — спросил я, пытаясь легонько отстранить ее на безопасное расстояние.
Она промычал что-то невразумительное, обхватила мне торс и принялась жадно целовать грудь. Ситуация стремительно перерастала в неуправляемую. Женщинам в таких случаях легче, послала нахала куда подальше — и все дела, мужчинам же приходится соблюдать видимость приличия.
— Ну, ты что, голубушка, разве так можно, мы ведь не одни, — проникновенно убеждал я, целенаправленно отпихивая от себя прекрасное тело.
Однако хозяйку это не остановило, напротив она вцепилась в меня еще сильнее и начала сползать вниз, не переставая осыпать все, что по пути попадалось ее губам «лобзаньями, глухими к укоризне». Я просительно посмотрел на мужа, надеясь, что может быть он, урезонит свою разгорячившуюся супругу. Однако тот уже в полной мужской готовности, таращился не на свое, а на мое сокровище!
Я далеко не ангел, мало того, не моралист и вообще, как мне казалось, не совсем нравственный человек, но к такой сексуально свободе и открытости оказался совершенно не готовым.
— Эй, ты что это делаешь! — закричал я, непонятно к кому обращаясь. Хозяйка уже опустилась на колени, продолжая целовать все, что ни попадя, а ее муженек притянул к себе Марфу. — А ну, отвали! — теряя остатки толерантности, заорал я. — Забыла, коза, что Je sale, grossier et le moujik!
— Обожаю, грубых, грязных, вонючих мужиков! — на секунду отпустив меня, зыбким истеричным голосом закричала хозяйка, и опять присосалась ко мне как клещ.
— А ну, убери руки, смерд! — словно ей в ответ, завопила Марфа и едва обсохший хозяин, снова оказался в бассейне. — Ты, это чего мужичка с Лешей делаешь! Тварь бесстыжая! Да я тебя за это на костре сожгут! — теперь уже к хозяйке, обратилась разгневанная боярышня. Марфа бросилась к нам, схватила рыжую за волосы, отволокла ее от меня и швырнула на пол. Потом вернулась ко мне, — Это что же такое делается! Как ты? Не успела откусить вампирша?
Я не ответил, любуясь прекрасной разъяренной фурией. Гибкая, сильная, с развевающимися волосами, Марфа походила на какую-то древнюю богиню-воительницу.
— Ну, слава Богу, а то я так испугалась! — воскликнула она, убедившись, что у меня все на месте. — Ты знаешь, куда мне вон тот смерд, свою руку сунул?! — спросила она, показывая на пытающегося вылезти из воды хозяина.
Куда обычно пытаются попасть мужские руки, я примерно представлял, потому, подробности выяснять не стал. К тому же нам нужно было заканчивать помывку и идти собирать вещи. То, что нас теперь вышвырнут из милого, гостеприимного дома — можно было не сомневаться. Предоставив хозяйке помогать мужу, выбираться из бассейна, мы с Марфой оделись и вернулись в свои апартаменты.
— Чего это они такое делали? — спросила девушка, начиная понимать, что произошло что-то недоступное ее пониманию.
— Другое время, другие нравы, — ответил я, не зная, как можно в двух словах объяснить чужую и, главное, чуждую культуру. — Они живут по-своему, мы по-своему. Я ведь просил тебя не удивляться.
Однако девушку, оказывается, волновал еще один вопрос:
— А она, та мужичка, хотела тебе откусить?
— Не думаю, скорее всего, ей так делать было приятно самой.
— Чего ж в таком приятного? — искренне удивилась Марфа.
— Ну, как тебе сказать, ты пока мало знаешь, может со временем, и сама так будешь делать.
— Никогда! — возмущенно воскликнула Марфа. — Лучше в омут с головой!
Три часа назад она обещала «помереть», если ей придется надеть современное платье. Теперь броситься в омут головой от разновидностей любви. Я начал бояться, что бедолага не протянет на этом свете и до следующей недели.
Полагая, что нас с минуту на минуту попросят выметаться, я предложил целомудренной подруге подкрепить силы ветчиной. Не успели мы вытащить и разложить на столе припасы, как явился ливрейный мажордом. Выглядел он необыкновенно торжественно.
