— Поздно вы приехали, товарищ майор. Хотя бы на недельку раньше.
— Надеюсь, вы не думаете, что я задержался умышленно?
— Та ни, — с добродушной украинской интонацией ответил Харченко. — Все мы под приказом ходим. Но как теперь успеть исправить то, что наворочено?
— Что вы имеете в виду?
— Ну вот дали нам здесь новые паспорта, таки новеньки, аж скрипят, — Харченко обнажил крупные белые зубы, но непонятно было, улыбается он или злится. — Поставили в них прописку и штамп о работе. Я еще в гостиницу не въезжал, пошел по своей прописке, а там — учреждение. Еще хуже со штампом о работе. У меня, например, пометка, что я работаю на кожевенном заводе. Сходил я и туда. Заводик маленький, рабочих и сотни не будет. А вдруг немцы прикажут всем явиться по месту их прежней работы? Я явлюсь, а меня там никто не знает, и я никого не знаю. А кроме того, у меня нет никакой кожевенной специальности. Неужели некому было подумать об этом?
— Подождите. И у всех так?
— Кроме Григоренко, он получил паспорт без штампа о работе.
— Молодец, я вижу, этот Григоренко.
— Не без того… — согласился Харченко, но в его интонации Шрагин почувствовал иронию.
— Он и в гостиницу не полез, — сказал Шрагин.
— А мы что, хотели туда? Ему из-за жены подвезло. Нам приказали, и все.
— Асами вы разве не понимали, что это подрывает конспирацию? — спросил Шрагин.
— Поначалу не понимали, — откровенно сознался Харченко. — Думали ведь, что до сдачи города вагон времени и что мы еще успеем нырнуть в гущу.
— А ваши костюмы? А участие в облавах? Харченко насупился и, глядя на Шрагина из-под косматых бровей, сказал:
— Лично я в облавах участвовал с полным сознанием и удовольствием. Вот так. И давайте, Игорь Николаевич, поговорим напрямоту. По оперативным дисциплинам я в спецшколе был первый отличник. Вот так. А что из этого? Разве кто думал, что так все дыбом перевернется? И спешка и ошибки — разве все это по злу или по дурости? Вот, вы вроде, обиделись, что я сказал про ваше опоздание сюда, сказали, что это неумышленно получилось. Так же и со всеми нашими бедами. Вот так, Игорь Николаевич. И в Москве, небось, не все идет как по нотам. И давайте сейчас вместе налаживать дело, а не виноватых искать. У меня, если разрешите, есть разные мыслишки, как нам половчее к городу прижиться…
Следующим собеседником Шрагина был Федорчук, плечистый увалень с голубыми добрыми глазами, обрамленными густыми белесыми ресницами. Густые светлые волосы зачесаны назад. Руки молотобойца. Держится спокойно, непринужденно, говорит неторопливо, точно…
— Как вы расцениваете наше положение? — спросил для начала Шрагин.
— А никакого положения еще и нет. Есть только глупости, которые могут его осложнить.
— Надо же, наконец, принимать меры предосторожности.
— Я лично их уже принял. Поскольку я отвечаю за взрывчатку и оружие, сегодня ночью мы с Харченко все перепрячем. Одно недостроенное здание нашли. В подвал — надежно. И как раз там же, по соседству, я и жилье себе нашел. — Федорчук неожиданно улыбнулся. — Только вот, вроде, жениться придется. Как вы на это посмотрите?
— Кто она?
— Хорошая девушка, наша полностью.
— А почему остается в городе?
— Ее комсомол оставляет. Но она и нам будет полезна. Немка из колонисток. Язык знает. Бойкая. Вы, товарищ майор, в ней не сомневайтесь, я познакомился с ней не вчера.
— Позавчера?
— В самый первый день приезда, товарищ майор.
— Так что же, вы женитесь всерьез?
Федорчук ответил не сразу, щеки у него порозовели, он сморщил лоб и долго с выражением страдания смотрел куда-то в угол.
— Не знаю, поверите ли вы, товарищ майор, — сказал он.
— Да вы прямо скажите: брак у вас будет фиктивный или настоящий?
— У меня жена есть, товарищ майор. И двое сынишек, малыши. И они для меня — все… — Федорчук все больше краснел и морщил лоб, подыскивая слова. — Ну вот… А эта девушка — одна на всем свете, а жених ее в армии. И он для нее тоже — все. Так что в этом вопросе у нас с ней полная ясность. Но сегодня же, если вы не будете возражать, мы с ней чин по чину запишемся в загсе.
— Загс-то, наверно, эвакуировался…
— Штампик в паспорте поставить проще простого. Сделают здесь, в управлении. Я уже говорил…
— Вы в ней уверены?
— Как в себе, товарищ майор. Надо только с горкомом партии договориться, чтобы потом комсомольцы ее не требовали. Так что вы уж поверьте, товарищ майор, у нас с ней все только для дела.
— Про себя ей рассказывали?
— Да что вы, товарищ майор? Тут у нас с ней единственная трудность. Понимаете ли, она вербует меня в комсомольское подполье. И я, так сказать, поддаюсь помаленьку. И пока суд да дело, я с ней немецкий язык совершенствую.
— Какое у нее жилье?
— Была одна комната в маленьком домике, а теперь сосед эвакуировался, и получился совсем отдельный дом. Даже садик свой. Но главное, товарищ майор, чтобы вы поверили, что во всем этом нет ничего, кроме нашего святого дела. Ни-че-го!..
Федорчук все больше нравился Шрагину.
— Расскажите мне коротко свою биографию, — попросил он.
— Из рабочей семьи. Три года без толку томился, все работу по душе искал, — охотно начал рассказывать Федорчук. — А тут армия. Попал в саперы. Потому мне теперь и взрывчатку доверили. Вернулся домой, стал работать в милиции. А между прочим, еще в армии я увлекся тяжелой атлетикой, даже разряд получил. Дома меня сразу в спортивное общество «Динамо». Попал на динамовское соревнование в Ленинград, взял второе место, и меня назначили в спецшколу инструктором по физкультуре. А я как пригляделся, подал заявление, чтобы взяли курсантом. Вот и вся моя биография…
Шрагин попросил Федорчука охарактеризовать участников группы.
— Это занятие не для меня, я к людям очень доверчивый.
— Это опасно.
— Согласен, я еще до войны сделал для себя этот вывод. Что сказать о людях группы? Все мы одного покроя, вместе учились. Ну, а если по-человечески, больше всех мне но душе Харченко.
— Почему? — спросил Шрагин.
— Да по всему, — коротко ответил Федорчук и, видя, что Шрагин ждет более подробного ответа, добавил: — Безотказный, работу любит, любую, я еще в школе приметил. Знаете, есть такие люди: пошли их в ад печи топить, они слова не скажут, поедут в тот ад и будут те печи топить. Работа так работа… Мы и тут держимся с ним на пару, и, если можно, учтите это на будущее…
Новым собеседником Шрагина был худощавый, нервный паренек. Он вошел моряцкой походкой вразвалочку, но тут же спохватился и пошел ровнее.
— Явился для беседы, — сказал он бойко и при этом покраснел. Было видно, что он старается держаться независимо и в то же время он чисто по-мальчишески боится произвести плохое впечатление.
