Макс давал ему поручение, вскоре Дрейк перезванивал, назначал место встречи и время. По инициативе Дрейка они завели такой порядок: встречаться за завтраком в небольшом ресторанчике, обычно недавно открывшемся. Дрейк рассудил, что в подобных заведениях еда должна быть лучше, потому что хозяева стараются, чтобы посетитель заглянул к ним снова. Они занимали смежные кабинки, садились спиной к спине и тихо переговаривались не оборачиваясь.
Сегодня это происходило в кафе «Эл и Ширли» в одном переулке Майами-Бич. Макс хорошо помнил это здание. Тут раньше располагалась фотостудия, владелец котором прославился тем, что сделал несколько снимков Мохаммеда Али, когда тот впервые завоевал титул чемпиона в тяжелом весе. Один он увеличил до натуральной величины — Али в белых шортах, с чемпионским поясом на талии, весело улыбаясь, проводит короткий прямой удар, — и с гордостью выставил в витрине. Буквально через несколько дней фотографию украли. Кто-то разбил стекло. Через пару недель Макс и Джо поймали вора. Он околачивался у спортивной школы, которую открыл Али, с огромной фотографией, ждал чемпиона, чтобы получить автограф. На следующий день на первой полосе «Майами гералд» напечатали заметку, рассказывающую об этом событии, а рядом поместили фотографию, весьма любопытную. На ней Джо волок в участок вора в наручниках, сзади шел Макс с огромной фотографией Али, а чуть дальше был отчетливо виден настоящий Мохаммед Али со своим окружением, со смехом наблюдающий за происходящим.
Макс посмотрел в то самое окно, где раньше была витрина, на почти пустую автостоянку, въезд на которую окаймляли высокие тонкие пальмы с поникшими высохшими листьями. Свой коричневый «камаро» семьдесят девятого года он поставил за блестящим темно-синим «мерседесом», решив, что это сокровище принадлежит Дрейку. Теперь сзади его машины пристроился еще и белый «форд». Небо имело цвет табачного пепла, смешанного с кислым молоком. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густые облака, создавая хиленькое сияние. В воздухе не чувствовалось ни единого шевеления. Все застыло в ожидании, когда небеса примут решение.
Зал был разгорожен на два ряда кабинок. Они начинались почти у входа и заканчивались рядом с великолепной стенной росписью, правда, уже изрядно потускневшей, с изображением государственного флага США.
Макс с Дрейком занимали две последние кабинки в конце слева, в отдалении от окна. Макс неизменно сидел лицом к двери, чтобы можно было следить за ситуацией.
Кафе было почти пусто, что неудивительно в девять тридцать утра, но почему-то казалось, что примерно так же оживленно тут будет и днем.
Макс слышал, как жует Дрейк. Это напоминало ритмичную поступь пехотного взвода по сухому подлеску. Однажды Дрейк заявил, что ест лишь раз в день, в завтрак, но Макс все равно не понимал, куда при такой невероятной худобе и росте два с лишним метра деваются калории, которые он поглощал с волчьим аппетитом. Солидный кусок жирного бекона, сосиски, ветчина, гамбургер, бобы, котлетки из тертого картофеля, жареные помидоры, яичница из четырех яиц, приготовленная особым способом, и тост. Одно только мясное ему подавали на двух тарелках.
Дрейк торговал кокаином, попперсами,[6]таблетками и травкой. Клиентуру имел престижную — завсегдатаи модных курортов из разных штатов, «белые воротнички», проводящие уикэнды в одиночестве, ребята из колледжей, у которых денег больше, чем мозгов, а также постоянно расширяющаяся община геев Майами. Макс ему помогал. Регулярно устранял конкурентов, прикрывал от полиции. Иногда также подбрасывал какое-то количество кокаина, конфискованного по службе. По поводу этой последней части он чувствовал себя не слишком хорошо, но так уж повелось сейчас в Майами. Город и наркотик теперь не могли существовать друг без друга. Из каждых трех кило конфискованного кокаина документы оформлялись лишь на один, а два возвращались на рынок.
— Это зло ничем не изведешь, — продолжил Дрейк, — нет такого средства. И тюрьмы нет такой, чтобы там сгноить всех педофилов, и религии нет такой, чтобы их перевоспитать, и никакой спец по психам им мозги не выправит. Это лечится только пулей.
Дрейк всегда возбуждался, когда речь заходила о педофилах. Он ненавидел их всей душой. Макс предполагал, что у Дрейка в детстве было что-то с одним из таких, но об этом ведь не спросишь. Закаленный гангстер Дрейк правду не скажет, не может себе позволить предстать жертвой насилия, пусть даже в детстве. У них ведь как: покажи слабину — мгновенно съедят. И никакой Макс не спасет.
— Ты прав, — еле слышно произнес Макс, — но закон есть закон.
— Для чего нужны подобные законы? Дерьмо так и останется дерьмом, что с ним ни делай. А у нас за торговлю «риферами»[7]дают больше, чем за изнасилование малолеток.
— Да, я тебя понимаю.
— Понимаешь? — Дрейк сильнее откинулся на спинку стула, чтобы быть ближе к ушам Макса. — Но если ты все это хорошо понимаешь, то почему до сих пор остаешься копом?
— Одна из причин, почему я пошел в полицию, — искренне ответил Макс, — это потому что думал — и по-прежнему думаю, — что смогу внести свой вклад в изменение мира к лучшему. Пусть даже маленький, который никто не заметит. Но где-нибудь, на ком-нибудь это обязательно скажется. Вот почему я по-прежнему здесь и завтракаю с тобой.
— Ты, может, веришь и в Санта-Клауса?
Макс знал, что Дрейк сейчас вспыхнул улыбкой. Той самой язвительной, всезнающей улыбкой, придавшей его лицу беспечное выражение, типа «день прошел, и ладно, а что завтра будет, посмотрим». Благодаря этому выражению у него всегда было много женщин. А однажды Дрейк даже заработал пулю в ногу от ревнивого мужа, которому наставил рога.
При упоминании о Санта-Клаусе Макс нахмурился. Вспомнил испорченное Рождество, когда в сочельник ехал со своей подружкой Рене в Ки-Уэст. Надеялся хорошо провести время. На середине пути они поругались. Из-за мелочи, стыдно подумать. Она начала ворчать насчет окна с ее стороны, что от него дует. Он ответил что-то, видимо, не так. Ей не понравилось, и она произнесла какую-то резкость. В общем, слово за слово, и отношения испортились. Они сказали друг другу то, чего не следовало говорить. Но раз сказали, значит, так думали. Подружка вышла из машины в Маллори-сквер с вещами, вся в слезах, села в автобус, следовавший обратно в Майами. Макс вернулся домой и напился. На следующий день позвонил Джо, тот приехал к нему с ящиком пива, бутылкой бурбона и коробкой «риферов». Они отправились на пляж и оттянулись как следует. Оставшийся отпуск Макс провел примерно в том же духе и лишь сейчас начал выходить из штопора.
По радио негромко пели «Битлз», одну песню за другой, без перерыва. До сих пор поминали Джона Леннона, застреленного в Нью-Йорке в декабре. И от этого не было никакого спасения. Даже «черные» станции пускали обработки мелодий «Битлз» в стиле соул, фанк и диско. Какую бы станцию Макс ни включал, везде обсуждали убийство. Одни комментаторы с апломбом утверждали, будто это дело рук ЦРУ, другие выдвигали еще более невероятные версии. И песни, песни, песни «Битлз» без конца. Это раздражало Макса. Сколько можно? На улицах американских городов и, конечно, в Майами часто психопаты-неудачники убивали ни в чем не повинных людей, у которых имелись семьи и дети. Просто так, по причине недовольства. Но до этого никому не было дела. Вселенскую радиоскорбь даже не ослабило покушение на Рейгана в прошлом месяце.
