— Никак выпускной вечер? — удивилась Катя. — Почему так рано? У нас, я помню, был в конце июня, а сейчас только май.
— А я уже старый. Даже не помню, когда у нас был выпускной вечер, — признался Николай.
— А что вечер был — помнишь? — спросила Катя.
— Что был, помню.
— Значит, не такой ты и старый, — сказала она и почему-то засмеялась.
Пока они оживленно вспоминали свои выпускные вечера, спереди надвинулось аккуратное новое здание с ярко освещенным крыльцом. В окнах желтели одинаковые занавески. Это была гостиница, да такая, о какой командировочный люд может только мечтать: теплая, уютная, с горячей водой.
Здесь их уже ждали. Молодая приветливая дежурная определила девушек в двухместный номер, парней в двухместный с раскладушкой, а Лозовскому как лицу начальственному выделила одноместный с ванной. И хотя ему предстояло провести здесь всего одну ночь, неожиданное перемещение из холодного барака в отдельный номер с мягкой мебелью создало ощущение душевного комфорта, почти счастья. Прав был майор-железнодорожник: с общественной работы всегда что-то перепадает.
Первым делом Лозовский отогрелся в ванне, потом заглянула Катя и пригласила поужинать. На столе в их комнате громоздились соблазнительные домашние припасы. Но едва успели навалиться на них со здоровым молодым аппетитом, обостренным прогулкой по морозцу, в дверь постучали, всунулась дежурная:
— Извините. Приятно кушать. К вам пришли. Можно?
Вошла молодая женщина с тщательно уложенной прической, за ней две девушки в плащах, из-под которых были видны белые платья. И словно бы звуки «Школьного вальса» проникли вместе с ними в гостиничный номер.
— Я учительница, классный руководитель десятого класса, — отчего-то волнуясь, представилась гостья. — У нас сегодня выпускной вечер…
— Почему так рано? — поинтересовался Лозовский.
— Нашу школу ставят на реконструкцию. Чтобы закончить к первому сентября, нужно начать как можно раньше. Вот мы и подтянули программу. Только вы не беспокойтесь, все согласовано с облоно.
Насчет облоно он и не беспокоился, но появилось нехорошее предчувствие какого-то сюрприза.
— Мы узнали, что в нашем городе случайно оказались передовые строители БАМа, которые фотографировались в Кремле у Знамени Победы, — все так же волнуясь, продолжала учительница. — Мы живем рядом с БАМом, а живого бамовца ни разу не видели, только по телевизору, так глупо. Вы не согласитесь выступить у нас на вечере?
Передовые строители БАМа дружно перестали жевать.
— У нас многие собираются работать на БАМе. Всем будет очень интересно. Мы вас очень просим, ну просто очень. Девочки, скажите!
Девочки покраснели и закивали.
— Как вы о нас узнали? — спросил Лозовский.
— Первый секретарь райкома сказал. Он будет вручать аттестаты. Он сказал, что это украсит. Но… Я понимаю, вы с дороги, устали…
— Сейчас оденемся и придем.
— Так вы согласны? — обрадовалась учительница. — Тогда мы побежим в школу, скажем. А вы подходите. Знаете, где наша школа? Это рядом, вы мимо нее шли. Мы вас очень ждем!
Гостьи ушли. Передовые строители БАМа озадаченно смотрели на Лозовского.
— Ну чего уставились? — буркнул он. — Собирайтесь. За все нужно платить. Гитару не забудьте.
— Зачем? — спросила Таня.
— Чтобы петь. Когда человек поет, он не врет. Потому что у него рот занят.
В искусстве вранья, как и в любом искусстве, есть свои законы. Ложь должна быть либо чудовищной, как утверждал министр пропаганды Третьего рейха доктор Йозеф Геббельс, либо дотошно правдоподобной. Неправда, окруженная скрупулезно точными бытовыми подробностями, удерживается в сознании читателя или слушателя, как понтоны удерживают тонущий корабль на плаву.
Третий вид вранья заключается в умолчании части правды, что превращает ложь как бы в полу-ложь, которую при желании можно назвать полуправдой.
Этот принцип, основополагающий для советской журналистики, сформулирован так: «Бороться с недостатками на положительных примерах».
Этими соображениями Лозовский и поделился с передовыми строителями БАМа по дороге к школе.
— Вам не нужно врать, говорите только о том, что есть. Зачем приехали на БАМ, как живете. А как фотографировались у Знамени Победы, про это не говорите, — завершил он свой инструктаж.
— А если спросят? — поинтересовалась Катя.
— Скажешь, что не хочешь об этом говорить, так как это нескромно.
Она засмеялась.
— Почему ты все время смеешься? — удивился Лозовский.
— Потому что смешно.
Вручение аттестатов зрелости выпускникам зейской школы проходило в зале на втором этаже. На невысокой сцене на покрытом зеленой скатертью столе в хрустальной вазе стояли ветки багульника с маленькими синими цветами. За столом, откинувшись на стуле, положив руки на трость и с рассеянной улыбкой глядя в зал, сидел седенький человек с орденскими планками и значком отличника народного образования. Так надо понимать, это был директор школы. Около стола как бы пританцовывала на высоких шпильках учительница, звонким голосом, как на пионерской линейке, вызывала выпускников и передавала аттестаты плотному, с большой бритой головой человеку лет сорока пяти со звездой Героя Социалистического Труда на лацкане черного пиджака. Лозовский понял, что это и есть первый секретарь райкома партии. Он произносил:
— Поздравляю!
Юношам тряс руку крепко, с чувством, девушкам тоже с чувством, но деликатно. В его движениях была актерская крупность, сообщавшая этой рутинной процедуре весомость, значимость акта.
Выпускники принимали аттестаты и сбегали в зал под аплодисменты одноклассников, учителей и родителей. Все были принаряжены, но до этих мест еще не дошло московское поветрие шить к выпускному вечеру дорогие костюмы и чуть ли не подвенечные платья. Костюмы у юношей были разные, а свекольного цвета галстуки одинаковые. В стесненности ребят, не привыкших к галстукам, в робкой косметике на лицах девушек, в торжественном виде родителей была какая-то милая провинциальность. Лозовский оглядел спутников, притихших в своих тщательно отглаженных форменках. Шепотом напомнил:
— Не врать. Ни в чем. Врать буду я. Это моя профессия.
— Трудно, наверное, быть журналистом? — сочувственно спросила Таня.
— Трудно? Да нет, — ответил Лозовский. — Чаще противно.
Когда процедура вручения аттестатов закончилась и учительница торжественно пригласила на сцену гостей, он переждал аплодисменты, представил спутников и объявил:
— Вам сейчас по семнадцать лет. Через пятнадцать лет вам будет по тридцать два года. А что будет через пятнадцать лет? Ну-ну! Что будет через пятнадцать лет?
