— То есть вы говорите…
— Что взрывное устройство изготовлено для того, чтобы убить человека, входящего в дом, не мешкая у двери, и закрывающего ее за собой.
Гаррисон смотрел на меня так, словно ждал, смогу ли я сложить кусочки головоломки, которые он только что разложил передо мной. Он тестировал меня. Вообще-то я не привыкла к такому обращению со стороны младших офицеров, но Гаррисон не был похож на других.
— Например, человека, вернувшегося домой?
Он кивнул.
— Бомбу изготовили, чтобы убить того, кто здесь живет.
— Возможно, тот, кто ее изготовил, кого-то поджидал, например нас.
Я сама не верила в то, что сказала, но мне было любопытно посмотреть на мыслительный процесс Гаррисона.
— Но зачем собирать такое сложное устройство, если вы не уверены в успешном результате?
— Возможно, смысл не в том, чтобы убить, а в чем-то другом. Террористы часто так делают, — предположила я.
— Да, когда бомба закладывается в общественных местах, в машинах, почтовых ящиках, универмагах, торговых центрах, клиниках, где делают аборты.
— Как, например, Унабомбер.[5]
Гаррисон кивнул.
— Здесь предполагались жертвы.
— Я предпочитаю слово «убийство».
— Да, — промямлил он таким тоном, словно ему становилось не по себе от этого слова.
Я задумалась.
— Значит, весьма сомнительно, что бомбу изготовил Суини, если только не хотел покончить с собой.
— Люди не используют для самоубийств бомбы-ловушки.
И хотя Гаррисон не знал многого о тех способах, с помощью которых люди покидают нашу планету, в данном случае я не могла с ним не согласиться.
— Но если Суини нужна была, как вы говорите, жертва, то почему бы просто не выстрелить из пистолета.
— Слишком много крови.
— Не поняла.
— Пистолет — это слишком интимно. Террористы не любят близкого контакта с людьми. Бомба оставляет место полету фантазии, который отсутствует, когда просто спускаешь курок.
— Полет фантазии? — переспросила я.
— Взрыв — это творческий процесс. А выстрел — просто процесс умерщвления.
— Вы говорите о контроле.
— Именно. Тот, кто предпочитает пистолет, просто убийца. Но человеку, который использует взрывное устройство, нужно нечто большее, чем смерть.
Я посмотрела на девятимиллиметровый ствол, болтающийся у Гаррисона в кобуре, и задумалась, не относятся ли его слова частично и к нему самому. Сможет ли он выстрелить в критический момент? Сможет ли он прицелиться и нажать курок даже для спасения собственной жизни? Я не знала ответа.
— А что вы можете сказать о преступнике по взрывному устройству?
Гаррисон сел на корточки и изучил то место, где была установлена бомба. Интересно, в душе он восхищается тем, что видит? Нельзя быть экспертом по взрывчатым веществам, если не любишь бомбы.
— Профессионал, очень опасен, любит свое дело. Чрезвычайно осторожен. Все, что он использовал при изготовлении бомбы, можно купить в любом хозяйственном магазине, отследить невозможно. Химический анализ, скорее всего, покажет, изготовил ли он взрывчатку сам или выбрал взрывчатое вещество, которое легко приобрести на черном рынке.
— Он? — уточнила я. — Думаете, это мужчина?
Мой вопрос удивил Гаррисона. Он даже улыбнулся:
— Женщины не взрывают людей. Они предпочитают огнестрельное оружие.
На мгновение его глаза забегали, словно он искал выход из комнаты. Да, я была права. Он был ранен, скорее всего, в сердце Прекрасной Незнакомкой, чей взгляд до сих пор ему снится. Но Гаррисон прав. Женщина нажала бы на курок, а не заложила бомбу. Почему-то эта мысль меня даже немного успокоила, сама не знаю почему.
Когда эксперты закончили изучать обломки, мы прочесали каждый угол бунгало, чтобы побольше выяснить о Суини. Но, кроме того, что он предпочитал свободные трусы-боксеры и покупал дешевую одежду, сказать было особо и нечего. Никаких тебе семейных фото, писем, записных книжек, выписок из банка, чеков — ничего личного. Ни любимой ручки рядом с телефоном, ни магнитика на двери холодильника. Ничего особенного в верхнем ящике дешевого комода рядом с кроватью. Даже в холодильнике лежали в основном готовые расфасованные обеды, которые, казалось, созданы специально для того, чтобы сбить с толку. В итоге все мои знания, полученные о Суини, сводились к тому, что у него обхват талии восемьдесят пять сантиметров и он любит нежирную пищу, но в этом он мало чем отличался от всех мужчин, с которыми у меня когда-либо были отношения.
Но кое-что я все-таки узнала о Суини, и, возможно, самое важное — он что-то знал об убийце Дэниела Финли, и из-за этого его пытались убрать. И если юный гений детектив Гаррисон прав, то преступник, заложивший бомбу, и убийца, столь интимно выпустивший пулю в затылок Финли, — это два разных человека, а это значило, что мне, возможно, предстоит искать двух убийц, а не одного.
— Мне нужен напарник на замену Трэйверу. Не хотите поучаствовать?
— Я не занимаюсь убийствами.
Я видела, как в его голове крутятся шестеренки так же, как если бы он распутывал провода взрывного устройства: так, тут красный, а тут синий, этот не заземлять и ради всего святого не трогать вон те два, а иначе всем нам крышка.
— Я не… мне не очень нравится находиться рядом с трупами, — пробормотал он.
— С целыми не нравится, зато с кусочками, на которые их разрывает бомба, нравится, — проворчала я.
Лицо Гаррисона исказилось от боли, словно на него нахлынули дурные воспоминания.
— Просто…
— А я и не спрашивала нравится — не нравится… Решено, вы — мой новый напарник, — заявила я.
— Разве не нужно утверждать назначение?
— За все назначения отвечает старший детектив убойного отдела.
— И это вы.
— Угадали.
Гаррисон — единственный из моих знакомых копов, кто воспринимал просьбу об участии в расследовании убийства как форму наказания. Он выглядел как человек, много лет проживший в пещере и только что вытащенный на солнышко. Мир такой огромный, и он не может его контролировать.
— Это временно.
— Хорошо, — буркнул он, его взгляд не выдавал эмоций, спрятавшись в убежище своей привлекательности.
Я вышла на дорожку между бунгало и дошла до границы, обозначенной лентой. Дождь прекратился, хотя асфальт все еще был влажным, а тучи по-прежнему нависали над горами. Я сняла бахилы и протянула их одному из экспертов.
