– Не бойся, – начал Зэкери. – Папочка любит тебя, бесполезного чайника. У тебя есть что-нибудь интересненькое для меня? Это должно быть что-то очень стоящее. Если ты окажешься таким же неубедительным, как твой предшественник, мне придется уволить моего оператора, миленькую безобидную девчушку. – Зэкери представил себе, как вспотевшие руки звонившего еще крепче стискивают телефонную трубку. – Правильно, придурок. Все теперь зависит от тебя. Рэнди, парень, ты еще здесь? Да, я слышу твое дыхание. А теперь мы вместе со слушателями будем медленно считать до одного, пока я описываю реакцию моего бедного оператора на эту неожиданную новость. Если Рэнди не поднапряжет мозги и не успеет, ее карьере конец. Десять. Я уже говорил, что она очень молода? О да, прямо с пылу-жару из провинциального городка, маленькая потерянная девочка вдали от дома. Девять. На ней новенькие блестящие туфельки и наряд, который она купила для своей первой поездки в Нью-Йорк. Должно быть, она думала, мы тут все одеваемся, как воспитанники католической церкви.
Зэкери повернулся к окну, чтобы лучше ее видеть.
– Она сидит такая бледная, беззащитная, почти не дышит. Вы ее видите? Каждый прыщик, каждую складку целлюлита? Ах да, еще и этот маленький островок волос на коленке! Должно быть, она неаккуратно побрила ноги сегодня утром. Восемь! Она кажется спокойной. Но я знаю, что внутри она вся трепещет, мечется, как пойманный в капкан кролик и вопит!
Ее плечи вздрогнули, и она затихла. Они все так делали. Бедняжка наверняка сейчас гадала, что делать – смеяться? Не смеяться? А что, если он не шутит? Зэкери почти видел, как эти мысли проносятся у нее в голове.
– Должен признаться, люди, пока это меня не веселит. Она сидит тут, как труп.
Тупая, скучная корова.
– Семь. Рэнди? Думаешь, ее родители слушают сегодняшнее шоу? Конечно, слушают. Шесть. Готов поспорить, она попросила всех друзей и родственников включить сегодня радио, ведь это ее дебют в шоу-бизнесе. Осталось пять секунд. Успеет ли наш герой? Четыре. Неужели эта бедная девочка потеряет работу и сегодня же отправится назад, в свою глушь?
Она вздрогнула.
Наконец-то.
– Ого, оказывается, мы еще живы. Она начинает крутиться на стуле, глаза наполняются слезами, она смотрит в потолок. Ищешь ангелов, крошка? Вижу, кручение на стуле приостановилось, тело замерло, голова немного наклонилась вбок. Ох, ну и зрелище! Клянусь, люди, это просто сцена из фильма ужасов. Глаза навыкате, она смотрит на меня. Поднимает кулачок и показывает средний палец – это должно означать половой акт с самим собой. Должен тебя огорчить, детка, но это физически невозможно. Подождите-ка. Еще кое-что. Этого скромного жеста, который понятно выразил ее мысли, было бы достаточно, но нет. Она только что произнесла общеизвестное разговорное словечко, означающее анальное отверстие. Думаю, это теперь моя новая кличка, не так ли, детка?
– Чтоб ты сдох, ублюдок, – еле слышно произнесла она.
Ему это понравилось, очень понравилось. Ну вот, теперь слезы. Она начала в клочья рвать все свои записи, сделанные еще утром аккуратным почерком, как у прилежной ученицы. Затем она со злостью метнула их в воздух.
– Э-э, Зэк? – к Рэнди наконец вернулся его робкий голос. – У меня есть фотография одного присяжного тут, в Манхэттене. И… что я выиграл?
Глава 3
Шагая в направлении Бликер-стрит, Джоанна Аполло подставила лицо нежным солнечным лучам. Теперь она рано выходила на работу и выбирала другую дорогу, чтобы избежать встречи с Зайцем. Он жил на улицах соседнего квартала и бродил по ним в основном ночью. Джоанна ничуть не жалела о том, что пришлось изменить своим привычкам, даже несмотря на промозглый холод по утрам. Тот, кто рано приезжал в Компанию, мог выбрать приличную машину, у которой с колесами все в порядке.
Все торговые палатки в Гринвич-виллидж были еще закрыты, работала только булочная, куда Джоанна и направилась за кофе. Из кофейного аппарата на работе она категорически ничего не пила, полагая, что в целях экономии вместо фильтров там используют старые носки Рикера. Выйдя из булочной с бумажным стаканом дымящегося кофе, Джоанна последовала на Бликер-стрит. Она миновала несколько домов, и вдруг ее внимание привлек ботинок, валяющийся на тротуаре, – это был ботинок Зайца. Никакой ошибки: дряхлый изорванный ботинок мог принадлежать только ему. Мимо Джоанны прошагал человек, который, как коренной житель Нью-Йорка, сделал вид, что не заметил следов насилия – кровавых отпечатков голой стопы, подошвы и капель на тротуаре. Джоанна последовала за отпечатками, которые тянулись по асфальту – человек потерял много крови. Она побежала. Все быстрее и быстрее, отбросив по пути стаканчик с кофе. Запыхавшаяся, она резко остановилась перед открытой калиткой детской площадки. То, что она увидела, потрясло ее.
Заяц сидел на детских качелях спиной к ней. Издалека его можно было принять за человека, присевшего отдохнуть. Медленно Джоанна подошла к нему и на мгновение замерла, увидев его застывшее, белое, как полотно, лицо. Цепочка качелей зацепилась за рукав пальто и не давала телу упасть. Его горло было перерезано, и кровь из зияющего отверстия медленно стекала на грудь.
Как он мог добраться сюда с такой страшной раной?
Какой силы воли это стоило ему, какой выдержки. Джоанна не представляла, что он способен на такое. Мухи, жужжа, садились на липкую кровь, ползали по закрытым глазам. Руки со сцепленными пальцами покоились на коленях.
Заяц, ты молился?
Что привело его сюда? Джоанна знала, что его болезнь началась еще в юности. Возможно, детская площадка была связана с последним радостным воспоминанием, ассоциировалась со временем, когда мать еще любила его. Джоанна много раз беседовала с матерью Зайца. На воспитание ребенка, так рано лишившегося разума, казалось, ушли все силы этой женщины. Даже голос ее стал сухим и бесцветным.
Самая ужасная рана Зайца – почерневшая от болезни нога – была обнажена, ботинок потерялся. У Джоанны возникло такое чувство, словно она вновь находится на месте убийства Тимоти Кида. Вне всяких сомнений, Заяц умер потому, что встретил посланника, который приложил все усилия, чтобы имя Тимоти Кида крепко засело в его безумной голове. Джоанна осторожно убрала с его лба спутавшиеся пряди волос. Несколько жирных мух, возмущенно жужжа, поднялись в воздух. У Джоанны на лице выступила испарина, ее тошнило. Она упала на колени.
Эта смерть была личным посланием. Больше причин для убийства этого безобидного бродяги Джоанна придумать не могла. Даже если бы Заяц остался жив и ему пришлось опознавать подозреваемого, он не смог бы отличить человека от столба, просто бесполезная трата времени. Убийца едва ли надеялся, что именно Джоанна найдет тело, но после стольких стычек с Зайцем на улице, которые наверняка не прошли незамеченными, Джоанна не удивилась бы визиту полиции. Описание горбуньи дали бы все соседи.
Взгляд Джоанны привлек металлический предмет у ног убитого. Этот окровавленный нож, заточенный, как бритва, уронил явно не Заяц. Из-за артрита он не смог бы даже удержать нож в руках. Только теперь, после смерти, его пальцы станут гибкими и податливыми. Должно быть, убийца шел за ним до самой площадки, держась сбоку, чтобы не испачкаться в крови.
