Фон Бурги, которых нельзя было отнести к беднякам, отвезли в санаторий свою малышку, прихватив заодно пару окороков, дюжину отбивных из баранины, двух кур, яйца, масло и прочее, с надеждой получить некоторые преимущества перед другими. Наверное, они рассчитывали, что оставят окорока у профессора, а Кристу сразу заберут домой. Но в то время все было не так просто. Им сказали, что необходимо несколько дней для основательного обследования. И через несколько дней Криста умерла от воспаления легких. Девочка уже была в земле, когда их уведомили о ее смерти. Так быстро в то время все происходило.
А как-то Вильгельм Альсен вместе со старым Люккой, тоже адвокатом, как и его сын, Хайнц, коричневым с головы до пят, обсуждали в трактире Рупольда дело искоренения врагов народа и радикального уничтожения малоценных членов общества. В то время, как молодой Вернер Рупольд, с белым как мел лицом, до блеска натирал стойку.
Вернер Рупольд был тяжело ранен в начале 43-го года. Герта Франкен хорошо помнила то время. Из-за ранения Вернер потерял много крови и по прошествии времени, проведенного в госпитале, медленно поправлялся дома. Но его бледность во время спора между Вильгельмом Альсеном и старым Люккой имела совершенно другие причины. Некоторые в деревне — Герта Франкен тоже к ним относилась — прекрасно помнили, что перед войной Вернер Рупольд обручился с молодой еврейкой Эдит Штерн. Подробнее о расторжении помолвки Герта Франкен не стала распространяться. Лишь покосившись взглядом на Бена, сидевшего во время беседы на корточках в садовой грязи рядом с Трудой, перечислила аргументы, которые Вильгельм Альсен выдвинул в трактире Рупольда: «Нация, в жесткой борьбе добивающаяся мирового господства, не может обременять себя таким балластом, как враги народа, идиоты и инвалиды».
Самого себя Вильгельм Альсен не относил даже к инвалидам, он был герой войны и даже с одной рукой и половиной ноги мог внести достойный вклад в дело рейха и послужить во славу своего фюрера.
Снова направив взгляд на Бена, Герта Франкен заметила: «При Альсене до такого возраста твой сын не дожил бы. И ты уже давно забыла бы, что когда-то неудачно упала. Тогда ты могла бы еще раз попытаться, и кто знает, возможно, и вышло бы что-то толковое. Скажи честно, ты никогда так не думала?»
Труда не могла однозначно ответить на вопрос. До разговора с Гертой она знать не знала, какую роль в деревне играл отец Теи Крессманн. Стоя у инкубатора, Труда время от времени думала, что, может быть, для Бена было бы и лучше не выхаживать его с помощью всех этих современных средств. Но когда после обследования профессор предложил приют, перед Трудой мысленно возник Вильгельм Альсен.
Четыре года соратники Вильгельма Альсена вершили в деревне правосудие. Подлые четыре года для Штернов, Гольдхаймов, маленькой Кристы фон Бург и еще нескольких, от которых не осталось и следа.
«Все будет хорошо, — ответила Труда профессору и умудрилась выдержать его взгляд. — До сих пор все было хорошо. Он несколько диковат, но ни одной человеческой душе не сделает плохого».
А раздавленные цыплята никого не касались.
На обратном пути для них нашлось место у окна, но купе было забито. Труда, чтобы освободить место для попутчика, была вынуждена взять сына на колени. Она не отрываясь высматривала за окном овец. Овечки по правую руку…
Однако стадо перешло на другую сторону железнодорожной насыпи. Овечки были опять по левую руку… Труда прижала к себе Бена и сказала: «Вдвоем мы все преодолеем. Ты не виноват, что таким родился».
20 августа 1995 года
В течение первых дней полиция не предпринимала ничего, чтобы выяснить участь Марлены Йенсен. Подруга Марлены дала показания, только укрепившие подозрение, что дочь аптекаря сбежала из дома.
Подключили прессу, а большего при подобных обстоятельствах и нельзя было сделать.
Но ровно через неделю после исчезновения девушки дело внезапно сдвинулось с мертвой точки. В восемь утра в окрестностях деревни начался масштабный поиск. Даже пролесок — так назывался участок леса, ограничивающий на востоке открытые поля, — прочесывали две дюжины мужчин. Полиции Лоберга оказывали поддержку члены добровольной пожарной команды и несколько собак.
В начале одиннадцатого Труда поднялась в верхние комнаты, собираясь перестелить кровати и закрыть окна, чтобы летняя жара не проникла в дом. Она подошла к окну и обратила внимание на необычное оживление. На дороге, пролегавшей вдоль опушки леса, стояли трейлеры, раскрашенные зелеными и белыми полосами. Ничего не было слышно: люди находились слишком далеко. Увидеть тоже можно было не много — только мужчин, собак, три машины. Несколько минут Труда рассматривала необычную картину, чувствуя, как с каждой секундой у нее учащается сердцебиение. Когда начало пульсировать в голове и в ушах появился шум, она позвала мужа.
После завтрака Якоб ушел в гостиную и удобно устроился в кресле с субботней газетой в руках. В субботу он не успел прочитать прессу. В этом выпуске была напечатана большая статья с указанием на недостатки автобусного сообщения, берущее за сердце обращение к Марлене и настойчивый призыв к обоим молодым людям дать наконец знать о себе.
Тут же была помещена фотография Марлены Йенсен, больше первой, напечатанной в газете в среду. Красивая девушка, подумал Якоб, никогда раньше не обращавший особого внимания на племянницу Пауля Лесслера, только порой отмечавший, как поразительно девушка похожа на Марию, просто вылитая мать. Сейчас ее лицо и пышная грива длинных белокурых волос напомнили ему о дорогостоящей фарфоровой кукле.
Якоб положил газету на стол и поднялся из кресла. Когда он вошел в спальню, Труда указала на окно:
— Погляди. Что там делают все эти люди?
Труда была рослой женщиной, лишь немного ниже Якоба. Ее нельзя было назвать полной, однако долгие годы мужской работы сказались на ее фигуре. Но сейчас Труда вела себя как пугливая молодая девушка, впервые увидевшая три капли крови.
— Что они могут там делать? — вопросом на вопрос ответил Якоб и положил руку на плечо жены. — Ищут. Ты сама видишь.
Труда кивнула, ее голос стал резким, в голосе появились несколько агрессивные нотки.
— Но почему именно там?
Люди и машины находились на территории Бена. День и ночь он бегал по этим местам. Шестьсот метров от дверей родного дома до широкой дороги. Там он сворачивал налево, пробегал два километра между садами и полями до бунгало Люкки. Оттуда снова налево и бегом восемьсот метров до двора Лесслеров. Потом ноги его несли наискосок влево, чуть больше километра до огромной воронки, образовавшейся во время войны после попадания бомбы. И снова наискось налево, еще добрый километр до пролеска. И уже оттуда Бен возвращался домой.
Тут и там на своем пути Бен делал остановки. Иногда часами сидел на корточках на кукурузном поле Пауля Лесслера у перекрестка, неподалеку от бунгало Хайнца Люкки. Иногда в поиске скрытых сокровищ Бен перекапывал чуть ли не половину воронки. Иногда залегал в засаде в пролеске. Ночью там было особенно интересно.
