— Уиппет? — спросил Шоффлер.
— Точно. У пса на шее была такая штука… Белый плоёный воротник.
— Вы хотите сказать, как во времена Шекспира?
— Верно. Кроме того, — внезапно вспомнил я, — точно такой же воротник был и у парня.
— Какого парня?
— С собакой был какой-то долговязый человек.
— И оба с плоёными воротниками. То есть они были в костюмах эпохи?
— Да.
— Хм… — промычал Шоффлер. — Итак, вы отвернулись от близнецов, чтобы проследить за схваткой, а когда снова взглянули на место, где стояли дети, их там не оказалось.
— Да, — подтвердил я, чувствуя, как в груди что-то оборвалось. Такое чувство возникает, когда летишь на самолёте и вдруг проваливаешься в воздушную яму. — Они исчезли.
* * *
Когда мы спустились к арене, я увидел костлявого парня в некогда красной, а теперь совершенно выцветшей футболке «Адидас». Парень сгребал конский навоз.
Он вежливо ответил на все вопросы Шоффлера.
— Аллен Бэбкок, — произнёс парень с английским акцентом. — А, двойное Л, Е, и Н. Я здесь главный конюх. Забочусь о лошадях и всё такое, — показал он на навоз. — Сегодня моя очередь заниматься грязной работой. А в чём, собственно, дело?
— Мы ищем двух пропавших мальчиков. Близнецов.
— Ваши дети? — взглянул на меня Бэбкок.
— Шестилетние белокурые ребятишки, — кивнул я. — Вы их, случайно, не видели?
— К сожалению, не видел, — покачал головой Бэбкок. — Во всяком случае, недавно. А если вы имеете в виду более раннее время, то я крайне редко появляюсь на людях. Несколько зрителей, правда, вышли через ворота для выезда рыцарей — но совсем немного. Близнецов среди них не было. Во всяком случае, сегодня. Я бы запомнил.
— Ворота для выезда. Так, значит, во время представления вы находитесь около них? — спросил Шоффлер.
— Хотите взглянуть?
Следом за Бэбкоком мы прошли через всю арену к паре ворот из длинных металлических труб, которые вели в два деревянных загона.
— Через одни ворота они въезжают, через другие выезжают, — пояснил Бэбкок. — Бывает, кони упрямятся, когда им не нравится экстравагантная сбруя, которую их заставляют носить во время представления. Поэтому я и торчу здесь, удерживая лошадей и помогая рыцарям забраться в седло. В доспехах — тот ещё трюк.
— Что происходит потом? Вы увозите лошадей на трейлере до следующего дня или до очередного уик-энда?
— Нет-нет. Мы остаёмся здесь, сзади.
— Где именно? — спросил Шоффлер.
Мы подошли следом за Бэбкоком к шестифутовой изгороди.
— Но это же забор, окружающий всю территорию ярмарки, разве не так? — удивился Шоффлер.
— Верно, — ответил конюх, отпирая висячий замок и распахивая створки.
Когда, выйдя из ворот, мы оказались за территорией на открытом пространстве, я запаниковал. Перед нами лежал весь мир. Если Кевина и Шона нет на ярмарке, они могли быть где угодно.
— Лошади и сбруя находятся здесь, — кивнул Бэбкок в сторону дощатого амбара. — Рабочие остаются в трейлере, — показал он на большой автоприцеп. — Рыцари — ведь они, как и цирковые наездники, настоящие артисты — живут на территории вместе со всеми другими. Здесь обитаем лишь я и Джимми, чтобы присматривать за лошадьми.
За амбаром находилась небольшая площадка с жидкой оградой, а за ней густой лес. Цикады просто исходили стрекотом.
Рядом с амбаром к столбу был привязан мощный чёрный конь. Невысокий смуглый человек, подняв массивное копыто животного, выковыривал металлическим прутом забившуюся в подкову грязь.
Бэбкок сказал, что смуглого человека зовут Джимми Гутьерос. Перебросившись с Джимми парой слов, Шоффлер занёс в свой блокнот его имя и телефон.
— Не возражаете, если мы заглянем в амбар… и в ваш трейлер? — спросил детектив.
— Боюсь, у нас там небольшой беспорядок, — ответил Бэбкок, — но, конечно, пожалуйста.
Когда мы, пройдя через ограду, направлялись к арене, я увидел у металлических ворот крошечную белую кроссовку «Найк» с голубой эмблемой фирмы.
При виде кроссовки я замер, похолодев. Шоффлер и Бэбкок уже прошли через ворота и шагали по арене, когда детектив вдруг заметил, что меня с ними нет.
— Мистер Каллахан…
Я махнул рукой, будучи не в силах выдавить хотя бы слово и не отрывая взгляда от кроссовки. Она стояла в грязи, стояла ровно, словно кто-то просто вынул из неё ногу. Хотя я видел, что шнурок завязан.
— Похоже на кроссовку Кевина, — сказал я.
— Что?
— Вот здесь. Посмотрите… — Я показал на крошечную кроссовку со следами грязи на шнурке. — Мой сын Кевин носил точно такие.
Вид обуви в грязи с завязанными шнурками напомнил о тех моментах — довольно частых, — когда мне приходилось видеть ботинки отдельно от ног их владельцев. Связанные парой и болтающиеся на проволоке. Одиноко стоящие на обочине дороги. Выброшенные в мусорный бак. Одинокая обувь, пусть даже выставленная у дверей номера гостиницы или стоящая в обувной мастерской, всегда казалась мне зрелищем печальным, если не сказать зловещим.
И эта кроссовка — неужели она была на Кевине? — являлась ужасным знаком — доказательством поспешности и насилия. Я дёрнулся вперёд, чтобы поднять кроссовку, но Шоффлер остановил меня, положив свою лапу мне на грудь.
— Секунду! — неожиданно резко бросил детектив. — Не прикасайтесь!
* * *
Через десять минут появился Кристиансен, и дело кончилось тем, что кроссовка получила персональную ограду из небольших оранжевых пирамид, применяемых копами при дорожных происшествиях, и жёлтой полицейской ленты. Кристиансен остался ждать специалистов по обработке вещественных доказательств. Словосочетание вещественные доказательства тревожило меня почти так же сильно, как вид самой кроссовки. Аллен Бэбкок клялся, что не видел «теннисной туфли» — так на британский лад он называл кроссовку.
— Откуда вы знаете, что обувь принадлежит Кевину? — спросил Шоффлер, когда мы шли к выходу. — Ведь парни близнецы.
— Но одеваются по-разному, — ответил я.
— Ах да. Я забыл.
* * *
— Ну а теперь начнём с самого начала. С того момента, когда вы пришли, — сказал Шоффлер. — Кстати, когда это было? И как выглядел контролёр на входе?
— Здесь должна быть квитанция, — заметил я, вынимая из заднего кармана брюк бумажник.
И тут я вспомнил, как днём решил было, что потерял бумажник. Что-то в этом инциденте меня тревожило, однако я снова о нём забыл, когда нашёл квиток.
— Два восемнадцать, — прочитал я оттиск.
Детектив снова извлёк свой блокнот и, не поднимая глаз, спросил:
