— Этот бородатый старичок в шапке — твой родственник? — поинтересовался я у Виолеты. — Может быть, дедушка?
Но Виолета на другом конце комнаты была поглощена разговором с Джейн и ничего мне не ответила.
Между страницами мемуаров Фламеля лежал пожелтевший листок бумаги. Когда я раскрыл книгу, листок выпал; на нем под заголовком «Изумрудная скрижаль Гермеса Трисмегиста»[31]была следующая запись:
«То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху, и то, что находится вверху, аналогично тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи. И аналогично тому, как все вещи родились от единой Сущности через приспособление.
Солнце ее отец. Луна ее мать. Ветер ее носил в своем чреве. Земля ее кормилица. Вещь эта — отец всяческого совершенства во вселенной. Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира. Таким образом, ты приобретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая темнота. Эта вещь есть сила всяческой силы, ибо она победит всякую самую утонченную вещь и проникнет собою всякую твердую вещь. Так был сотворен мир.
Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ которых таков. Поэтому я был назван Гермесом Трижды Величайшим, так как я обладаю познанием трех частей вселенной и философии. Полно то, что я сказал о работе произведения солнца».
Я успел бегло перелистать книгу Фламеля и вычитал из нее всего несколько фраз:
«Только когда человек сделается властелином над собственными чувствами и не даст себя победить, только когда выучится он у самой жизни и поправит себя, когда будет он падать и ходить неверными путями, когда вырастет в человеке твердое убеждение, что он — больше чем плоть, что все блага этого мира суть лишь иллюзия, время которой — единый миг, материя преходящая и тленная. И когда мы всё это постигнем, только тогда и будет обретен истинный смысл существования и мы соприкоснемся с тем, чем являемся на самом деле».
— Вот это человек! — восхитился я так громко, что обе женщины замолчали.
Виолета ответила:
— Ты сам это сказал, Рамон. Николас Фламель — великий человек.
— Ты имела в виду, был великим человеком?
— Конечно, конечно. Именно это я имела в виду, но, поскольку я постоянно о нем думаю, я всегда ощущаю его присутствие… через его книги.
Слова Виолеты звучали загадочно. Но я доверял этой женщине, источавшей любовь и духовность. С того дня Виолета превратилась для меня в самое необыкновенное существо, какое я когда-либо знавал.
— Давайте ужинать! А потом вернемся к разговору о Фламеле. Ты увидишь, у него всегда найдется, чем тебя удивить.
Я машинально принял приглашение, заблудившись среди странных желаний и чувств.
* * *
Я шагал по берегу моря. Песок был землисто-темным, почти черным, попадались и камни разных цветов: белые, серые, коричневые, черные. Я внимательно рассматривал их — искал философский камень. Потом дорогу мне преградил скалистый отрог, по нему я добрался до соленой морской воды. Вдали уже слышались голоса первых утренних курортников, явившихся с зонтиками и складными шезлонгами, чтобы занять места и встретиться с солнцем. Эти люди отвлекали меня от поисков.
Мне вспомнился другой пляж — Яблочный пляж в Синтре. Там впадающая в море речушка несет в своих неглубоких водах яблоки из фруктовых садов, что растут по ее берегам. Яблоки всегда сочные и свежие, но рыбаки не берут их, считая проклятыми. Зато немецкие и французские туристы до них падки, поскольку, согласно легенде, каждый съеденный плод продлевает жизнь на год. Некоторые поедают их целыми дюжинами. Это действительно замечательное зрелище: сотни яблок, запрудившие устье, уходящие в Атлантический океан, похожие на стаи морских ласточек в небе. Чайки клюют мокрые яблоки, быть может, в надежде тоже продлить свои короткие жизни.
Среди туристов я вижу Леонор, бывшую жену моего португальского друга Луиша Филипе. Она подпала под власть яблочных чар и выбирает самые большие и красные плоды.
Пляж пропитан запахом яблочного пирога, и я не понимаю почему. Леонор однажды сказала мне, что этот запах идет из печки.
— Какой печки?
— Печки гномов в лесу Синтры, они и в самом деле готовят яблочный пирог.
Вот какие мысли роились у меня в голове, пока я шлепал ладонью по океанской воде, колыхавшейся в моей памяти.
Чего я добиваюсь? Прожить тысячу лет? Или просто не хочу быть таким, как все, а потому ищу чуда?
Картинка с пляжем много раз возвращалась ко мне как наяву, так и во сне.
Да, сидя на тех скалах, глядя на горизонт под темно-серым небом, затянутым тучами и пропитанным сыростью дождя, я заговорил с Ним. Уже много лет я не обращался к Богу моих отцов, а теперь сказал:
— Я хочу быть не таким, как все, хочу оставаться неповторимым, хочу что-то сделать для всех и для себя самого. Я не собираюсь идти по жизни на цыпочках, мне нужна полнота ощущений. И главное, я хочу знать: что там, за дверью, которая все скрывает и все таит? Я хочу оказаться по ту сторону реальности, гулять там, где играют единороги, бегать там, где нет ни смерти, ни болезней, ни страданий.
И тогда меня захлестнула тишина, смешанная с неумолчным плеском волн, и я окончательно потерялся в своих мыслях.
Так и не получив ответа на свои слова, я решил, что я — простак, невежда, не заслуживающий того, чтобы познать подлинное величие Мироздания.
III
— Рамон, проснись, мы здесь!
Я сразу пришел в себя.
— Ты сегодня не выспался?
— Я уснул? Вы уловили смысл моего рассказа?
— Не думаю. Какого рассказа? Ты просто ушел в свои мысли.
Виолета и Джейн смотрели на меня как на лунатика, как на безумца.
— Ладно, Рамон, теперь давай ужинать, а после поговорим о серьезных вещах, — решила Виолета.
Но мне было не до риторических игр, я чувствовал: стоит еще поднажать, и что-то произойдет. Однако как раз этого делать не следовало, поскольку «что-то» превратилось в бомбу, а камикадзе был я.
— Нет. Джейн, Виолета, я пустился в свое путешествие, что-то разыскивая, от чего-то убегая. Вначале мне показалось, что меня одолевает приступ ностальгии (меня никак не отпускала одна давняя история), потом — что я снова влюбился в любовь. Я мечтал, бежал, искал, и вот в моих сновидениях возникла женщина… Я все еще не знаю, кто она. Мне показалось, что с помощью любви смогу найти смысл существования, но отыскал лишь далекий огонек, который и привел меня сюда. А теперь я смотрю и вижу, что огонек этот еще больше от меня отдалился. Туннель сделался длиннее, вот почему я все еще не вышел к свету. И вдруг я понял: знакомство с тобой, Виолета, и с тобой, Джейн, было вовсе не случайным. Это часть череды совпадений, исполненных глубочайшего смысла. Я добрался до вас, и на то была своя причина. Вы что-то от меня скрываете, но меня это не беспокоит, ведь я знаю: мало-помалу все прояснится, туман рассеется и позволит разглядеть самые потаенные полянки в лесу или самый далекий горизонт с самыми малыми суденышками. Я хочу только убедить вас — хотя вы и так это понимаете, — что пришел сюда не за богатствами. Весь мой путь к вам, к вашему теплу, к вашим знаниям — начало пути к некоей тайне. Я родился в теле, которое не слишком мне нравится, чтобы обрести свою судьбу, чтобы отыскать свою подлинную сущность, свою силу и свою слабость.
