— Да, я решил свою проблему, — признал Виктор, стараясь заглянуть в глаза Мейера. — И вы это уже знаете. Но вы еще не знаете, что я собираюсь опубликовать все, не заявляя авторских прав. Бесплатно. Самое смешное, — Виктор действительно криво усмехнулся, — кто подсказал мне эту идею. Арт, этот марципановый фанфарон, воображающий себя юным Генри Киссинджером.
Мейер включил последнюю неразбитую лампу, и Виктор увидел, что телефонная трубка склеена липкой лентой. На полу, рядом со своим собственным знаменитым носом, валялся бюст Данте Алигьери.
— И что теперь? — спросил Виктор. — Все забыть только из-за того, что пара-другая ваших высокоученых завистников отравила вам жизнь? Бросьте, Мейер. Мы им еще покажем.
Мейер снял очки и стал тщательно полировать стекла. Он печально улыбнулся:
— Забудьте все, сожгите все документы, как будто ничего и не было. И не вспоминайте больше.
У Виктора отвисла челюсть. Он разозлился на Мейера больше, чем на Арта.
— Вы хотите…
Мягкий стук в дверь. Запах кофе.
— Ребята!
— Herein,[4]дорогая, — отозвался Мейер почти спокойным голосом.
Эстер вплыла в комнату с двумя — возможно, последними — чашками. Облегченно прищурилась на горящую лампочку, поставила поднос на столик и обыденным жестом смахнула в передник пистолет. Затем убрала с кресла бумаги и уселась рядом, глядя на Виктора.
— У нас все в порядке, Эстер, — заверил ее Виктор.
— Два кусочка? — спросила Эстер, роясь серебряными щипчиками в полиэтиленовом пакете с сахаром.
— Да, спасибо.
Мейер потянул носом воздух и снял с полки книгу:
— Чтобы написать хорошую книгу, нужно… — Он вопросительно посмотрел на Виктора, как на студента-первокурсника.
— Нужна блестящая идея.
Мейер прошелся пальцем по корешкам, вытащил еще одну книгу, осторожно, как будто боясь расплескать содержимое.
— Нет, — теперь голос Мейера стал звучным, как у глашатая, как у адепта какой-то веры, алтарь которой темен и зловещ, — нужны блестящие исследователи. Охотники за информацией.
В руках Мейера оказалось его самое знаменитое исследование «Тьма Кали — культ странгуляции». С обложки на Виктора из-под черного тюрбана уставились пламенеющие глаза. Труд о смертном культе душителей, культе индусской богини-разрушительницы Кали, последователи которого убивали британских путешественников и швыряли их трупы в колодцы. Книга отлично продавалась и обеспечила Мейеру твердые позиции в университете, как и более ранние его работы по оккультизму нацистской идеологии и по истории ордена иезуитов.
Виктор помнил также, что последняя книга Мейера осталась неопубликованной по причинам, о которых ученый никогда не упоминал.
— Я с вашими исследователями не знаком, — заметил Виктор, а Мейер отмахнулся от Эстер, испуганно зашептавшей что-то ему на ухо.
— Знаете, сколько народу рвалось помочь мне с Кали? Сорок шесть человек в разное время и в разных местах, от Лахора до Лондона. И из Нью-Йорка под дюжину. Я выбрал Сару.
— Мейер! — умоляюще сцепила ладони Эстер.
— Да какая теперь разница? Она была хорошей девочкой. Сообразительной и старательной. И ее убрали.
Эстер встала, подошла к окну и, отодвинув штору, осмотрела крыши соседних домов.
— Кто? — Виктор наклонился к Мейеру.
Вместо ответа Мейер рассказал, как Сара, оставленная ассистентом при кафедре, вызвалась собирать материал для его книги о черной чуме в Венеции. Интересуясь, кто умирал от этой болезни, они обратили внимание на аккуратность регистрации: время смерти, причина, родственники, затраты на погребение…
И тут же заметили вопиющий факт: куда-то подевались несколько тысяч граждан Адриатического побережья: из Венеции, Тревизо, Падуи… И умерли они не от чумы. Строгий, четко функционирующий государственный аппарат проворонил несколько тысяч своих подопечных. Ремесленники, офицеры, домохозяйки — и даже их дети! — исчезали бесследно. Дата рождения есть — дата смерти отсутствует.
— Их могли похитить разбойники, — предположил Виктор. — Или, возможно, не так уж четко работал этот хваленый госаппарат.
— Дотошность венецианцев доходила до смешного, — возразил Мейер. — Магистраты высылали агентов каждое утро, те шныряли по городу, замеряли осадку рыбацких судов, следили, сколько продано и какой полагается налог. Все мыслимое и немыслимое облагалось налогом. И все же девять тысяч человек исчезли за период с 1346 по 1831 год. Испарились! — Он слегка наклонил голову и взглянул на Виктора: — Вам надо вернуться домой засветло.
Старинные напольные часы в корпусе красного дерева зашипели и защелкали. Эстер что-то прикрывала рукой от Мейера.
— Что случилось с Сарой?
— Она вышла на часок в библиотеку на Сорок второй, — Мейер разглядывал костяшки своих узловатых пальцев, — и не вернулась.
— Полиция не нашла никаких следов, — добавила Эстер. — Родители все еще обвиняют нас.
— А что полиция?
— Х-ха, полиция! — выдохнул Мейер и уставился на белый плоский предмет в руках Эстер.
— Расскажи ему о письмах, — вмешалась она.
Рубашка Виктора прилипла к спине. Мейер отошел к письменному столу и вернулся с пачкой белых конвертов из хорошей бумаги. Он выглядел постаревшим.
— Через неделю после исчезновения Сары я начал получать вот это. И до сих пор получаю.
Виктор наугад взял один, открыл. Каллиграфический почерк со старомодными росчерками и завитушками не соответствовал страшному содержанию.
Девять из десяти книг — на всю жизнь хватит.
Следующий:
Вашей внучке на Генри-стрит, 234, Бруклин, очень нравятся новые качели.
Виктор оторвался от бумаги и посмотрел обоим старикам в глаза. Он положил ладонь на предплечье Эстер и почувствовал, что рука ее дрожит.
— Я перестал ходить в институт, — продолжал Мейер, раскладывая конверты по порядку. — Не публикуюсь, даже статей не печатаю. Студентов консультирую по электронной почте. Они наверняка и это прослеживают.
Виктор раздумывал, стоит ли вникать глубже в эти, как он продолжал считать, коллегиальные распри, грязные проделки завистливых сотоварищей, или же отстраниться. И не мог прийти к решению.
— Почему же вы появились на моей лекции? Если так опасно выходить из дому?
— Потому что они уже давно уверены в ваших результатах.
— Извините, что-то не верится, — возразил Виктор как можно мягче.
Эстер вздохнула и протянула ему новенький конверт:
— Только что прибыло.
