— О, Ата Хари, предводитель черных тэнгри Восточного Неба! — в пятый раз воскликнул Тот, кто восстал из земли. — Эту жертву я посвящаю тебе! Не оставь меня в моей праведной мести, владыка!
В ответ, словно предвещая всемирный потоп, с небес хлынул ливень, и рабочие мгновенно вымокли насквозь.
— Что же вы бездельничаете? За работу! — услышали они громоподобный голос и, прихватив мешок, спустились в котлован, который на глазах заливало дождем. Но, странное дело, на поверхности воды плавали человеческие кости, пожелтевшие, пролежавшие в земле почти сотню лет. Строителям не составило особого труда собрать их в мешок, все до единой! Кстати, кроме человеческого черепа оказался в котловане еще и череп крупной кошки, который сунули в тот же мешок.
Выбравшись из котлована, Онопко передал собранные кости Тому, кто восстал из земли, после чего сел за рычаги, а Зуев — за руль КамАЗа.
Проходя мимо экскаватора, Тот, который восстал из земли, носком ботинка столкнул в котлован отсеченную голову водителя, потом подобрал с земли обшарпанную метлу на длинной ручке и превратился снова в бывшего учителя и настоящего дворника. Он занес наполненный костями мешок домой, где сунул его под кровать, и присел у окна, с улыбкой глядя на разбушевавшуюся стихию.
«Ох, как все запущенно, — думал он, передвигая мебель, — ничего, это поправимо. Будешь ты у меня, Валентин Петрович, психически здоров и в меру разговорчив, если, конечно, после всего того, что тебя ожидает, останешься в живых…»
Глава 6
ХАЯЛГЫН-БОО
100 лет назад. Улус Хандабай
Иркутская тюрьма была основана практически одновременно с Иркутским острогом и первоначально располагалась на его территории. Но город рос, и скоро из центра тюрьму перенесли в окраинную Ремесленную слободу.
В конце XIX века иркутская тюрьма оказалась самой крупной в России и не менее знаменитой, чем «Бутырки», «Кресты» и «Матросская тишина».
История российских тюрем есть отражение истории России, увы. За время, прошедшее с ее постройки, через нее прошли десятки, если не сотни тысяч заключенных от декабристов и участников польских восстаний до большевиков и анархистов.
Узниками иркутского тюремного замка были писатели Чернышевский и Короленко, в одиночной камере № 5 провел последние дни перед расстрелом адмирал Колчак.
Надо заметить, что после октябрьского переворота 1917 года иркутская тюрьма отнюдь не пустовала. В ее гостеприимные двери теперь валом повалили передовые представители дворянства и духовенства всех концессий, затем кулачества, станового хребта российского крестьянства, а после 1937 года скопом все подряд без сословных различий и учета былых заслуг перед большевиками. Но особое предпочтение карательные органы традиционно отдавали русской интеллигенции.
Впрочем, в описываемые времена в тесных казематах томились пока только революционеры да уголовники всех мастей.
Они встретились не в тюремном замке и даже не у массивных его ворот. Ротмистр Смирнов — не слишком высокого полета птица и свой маленький бизнес проворачивал за спиной тюремного начальства.
Встреча была назначена у места впадения резвой Ушаковки в степенную Ангару, где через два десятка лет будет расстрелян Верховный правитель адмирал Колчак…
Когда Гомбо Хандагуров подошел к берегу, ведя за собой двух оседланных лошадей и Гнедого без седла, но под уздой, он увидел ротмистра Смирнова, а чуть поодаль солдата на подводе, целиком закрытой грязноватой рогожей.
— Привел… — Полицейский офицер шагнул навстречу и, перехватив уздечку, похлопал Гнедого по холке. — Хорош, хорош скакун!
— Где Батлай? — хмуро спросил Гомбо.
— На подводе под рогожей, — кивнул ротмистр.
— Да жив ли он? — насторожился шаман.
— Живехонек! — жизнерадостно ответил ротмистр. — Забирай скорей, да возвращаться нам надо.
Гомбо не заставил себя уговаривать, подошел, отбросил грязноватую тряпку и увидел… Он содрогнулся, и слезы навернулись на глаза.
Батлай лежал на спине. То, что он все-таки жив, видно было с первого взгляда. Он дышал, и кровавый пузырь надувался над месивом его губ. Его и узнать-то было сложно, настолько он был избит: обнаженное тело сплошь в кровоподтеках, лицо — кровавая маска…
Признав брата, Батлай улыбнулся и попытался что-то прошептать, но — те же красные пузыри и не разобрать ни слова.
Гомбо поднял на ротмистра растерянный взгляд.
— Что же вы его так-то…
— Поучить пришлось, больно дерзок брат твой. Скажи спасибо, что отдаю. Он под кнутом такое нес — на десять лет каторги хватило б. — Ротмистр усмехнулся. — Так что забирай, пока я добрый, да бурятским богам своим молись!
С помощью солдата Гомбо взгромоздил брата в седло, срам прикрыл той же рогожей. Взять для него из дома халат не подумал. Брата арестовали одетым, кто же знал-то…
Гомбо Хандагуров повел лошадей шагом в обход города. Слезы стекали по щекам, в душе закипала злоба, рука, сжимающая узду, будто закостенела.
Он отомстит, отомстит любым способом. Он клялся Вечным Синим Небом и именем Эрлен-хана, владыки Царства Мертвых: ротмистр Смирнов не жилец более на этом свете, нет, не жилец!
— Ничего, брат, выходим мы тебя, кумысом отпоим, — причитал Гомбо, успокаивая более себя.
Брат его слышать не мог. Он впал в беспамятство и только по врожденной привычке кочевника все-таки держался в седле.
— Приедем, я водкой по углам побрызгаю, покамлаю… А надо, так заарина позовем Баташулууна Шагланова, он найжи мой, не откажет… Я еще на свадьбе твоей погуляю, Батлай!
Брат был лучший наездник в округе. Избитый до полусмерти, еле живой, он продолжал держаться в седле. Даже мертвый он не свалился с коня. Это Гомбо узнал, когда, добравшись до улуса, у порога деревянной пятиугольной, сложенной в форме юрты своей избы снял Батлая с коня. Тот умер в дороге…
Земляки любили юношу и гордились им. Имя Батлай в переводе с бурятского — Смелый. Весть о его смерти распространилась по улусу, и сразу стало тихо, как в склепе. У бурят не принято громко оплакивать усопших, по их поверьям, это осложняет им переход в иной мир.
Традиционных способов похорон у этого народа существовало несколько.
Были воздушные, когда тело выставляли на арангу, помост из досок на дереве или скале. Так хоронили белых шаманов, а также любого человека, убитого молнией или упавшего с большой высоты.
До середины XIX века чаще всего покойника просто оставляли на поверхности земли. Тело помещали всегда лицом к югу, то есть могила была ориентирована на север.
При кремации умерших обоего пола наряжали в лучшие одежды и уносили в лес. С покойным клали летнее и зимнее одеяние, трубку, золотые и серебряные монеты. Затем обкладывали дровами и сжигали. Если умерший был богат и знатен, то вместе с ним убивали и сжигали его слугу. Существовало поверье, что душа слуги должна служить хозяину на том свете.
