Гостиная тесновата, заявил Новак, так что чем меньше там крутится народу, тем лучше. Он ограничил проход на место преступления и пускал туда лишь строго по необходимости. Разумеется, каждый допущенный должен был напялить на себя защитный комбинезон и вписать свое имя в специальную тетрадочку. Это распространялось даже на Энни с Уилсоном. Судмедэксперт Бернс подтвердил факт смерти и собрался выжимать максимум информации из мертвого тела.
Местом преступления объявили весь дом, включая сады, но центром событий была гостиная, и Новак над ней просто трясся. Никому не позволялось переступать порог комнаты без его разрешения. Порадовался, что Энни и Уилсон, обнаружив тело, не стали заходить внутрь и в кои-то веки обеспечили криминалистам вполне «чистое» место преступления.
Энни подошла к Уилсону, который, надев белый комбинезон, снова уселся на лестницу, видимо еще не совсем оправившись.
— Ты как, оклемался? — Она положила ему на плечо руку.
Уилсон кивнул, теребя пальцами очки:
— Вы уж простите, шеф. Вы, наверное, думаете, что я жуткий хлюпик.
— Ничего подобного, — улыбнулась Энни. — Принести тебе воды? Или чего покрепче?
— И сам справлюсь, — с трудом поднявшись на ноги, сказал он. — Хватит уже рассиживаться, — добавил он и неверной походкой направился вниз.
На первом этаже тоже работали криминалисты, и Энни могла не волноваться, что Уилсон схватится там за какую-нибудь потенциально важную улику или забредет куда не следует.
Доктор Бернс как раз заканчивал осмотр тела, когда Энни вернулась к гостиной. Как только Бернс вышел в коридор, Новак отправил в комнату криминалистов, отыскивать на месте преступления следы крови, волоски и прочие вещдоки, и по конфигурации и характеру брызг они должны были определить, как произошло убийство. Обычный человек, глядя на эту гостиную, видел лишь страшный бардак, а вот для профессионалов вроде Ральфа Тонкса это была карта, по которой можно прочитать — кто кому нанес удар, где он это сделал и при помощи чего.
Решив поближе взглянуть на тело, Энни прошла в комнату вместе с группой криминалистов. Неудивительно, что Уилсона стошнило. Энни часто выезжала на кровавые убийства, но увиденное пробрало даже ее: повсюду лужи крови, ошметки мозгов, прилипшие к стенам. Чудовищная, оголтелая жестокость. Повсюду валялись куски разлетевшихся на части антикварных тумбочек, расколоченные вдребезги зеркала, фарфоровые и хрустальные вазы. На полу блестели осколки бутылки из-под солодового виски и графина с портвейном; ковер покрывал слой битого стекла; то тут, то там темнели липкие пятна и пестрели цветы из разбитых ваз. Среди всего этого хаоса Энни высмотрела фотографию в рамке, всю покрытую паутиной трещин. На снимке Марк Хардкасл обнимал за плечи покойника из гостиной. Оба счастливо улыбались, глядя в объектив.
А сейчас Сильберт лежал на полу с выбитыми зубами, разорванной губой и с вывалившимся из глазницы глазом. Его все еще можно было узнать, но Энни не хотелось просить кого-нибудь из родственников приехать на опознание. Уж лучше провести экспертизу ДНК.
Энни присмотрелась к забрызганному кровью пейзажу на стене, который она сперва приняла за полотно Джексона Поллока. На самом деле это была вовсе не картина, а увеличенная фотография — скорее всего, цифровая. Если Энни ничего не напутала, то сделали этот снимок в Хиндсвелском лесу, и в его левом углу виднелся тот самый дуб, на котором повесился Марк Хардкасл. Энни прошиб озноб.
Поднырнув под ленту, она вышла в коридор к доктору Бернсу. Тот сосредоточенно строчил что-то в записной книжке, и Энни терпеливо ждала, пока он освободится.
— Господи, — выдохнул Бернс, отложив ручку в сторону. — Не часто мне выпадало видеть такую чудовищную расправу.
— Что-нибудь выяснили? — спросила Энни.
Бернс, бледный, как и Уилсон, ответил:
— Судя по степени окоченения и температуре тела, он умер часов двадцать назад. Может, сутки.
— То есть вчера между девятью утра и часом дня, верно? — подсчитала в уме Энни.
— Примерно так.
— Причина смерти?
— Да это и так видно. — Доктор Бернс вновь перевел взгляд на тело. — Множественные удары тупым предметом по голове. Какой из них оказался смертельным, сказать пока не могу. Возможно, удар по шее… у него наверняка перебиты и гортань, и дыхательное горло. Уточните у доктора Гленденинга на вскрытии. А может, роковым был удар по затылку. Предположим, он стоял к убийце спиной и тот напал на него сзади, застав беднягу врасплох. Падая, тот развернулся, пытаясь устоять на ногах, и следующие удары пришлись уже по лицу и горлу.
— То есть убийца избивал Сильберта, уже лежавшего на полу?
— Да.
— Вот ведь как… — покачала головой Энни. — Извините, что прервала.
— На ладонях я нашел царапины — скорее всего, Сильберт защищался. Кроме того, у него повреждены костяшки пальцев. Вероятно, он прикрывал руками лицо.
— А поза, в которой он лежит? Она не кажется вам несколько искусственной?
— Нет. Что, думаете, его специально крестом разложили, как на распятии?
— Ну да.
— Вряд ли. Вполне естественное положение рук, как мне кажется. Просто он в какой-то момент потерял сознание, вот и раскинул их так. Если бы специально, руки лежали бы более симметрично, видите, правая рука неестественно согнута? Значит, сломана.
— А что насчет орудия убийства?
— Это к криминалистам, — кивнул в их сторону Бернс. — Они нашли крикетную биту. — Он невесело усмехнулся. — Представляете, вся в автографах английской сборной, той самой, что выиграла кубок в две тысячи пятом году. И как это понимать?
Энни не знала, что ему на это ответить. Может, бита просто подвернулась убийце под руку? Или он принес ее с собой? Может, это был разобиженный фанат проигравшей австралийской сборной, тщательно спланировавший преступление? Непонятно. Ну да ладно, все это выяснится чуть позже.
— А откуда кровь в промежности? — спросила она.
— Как мне кажется, его били по гениталиям битой, уже испачканной кровью из ран на голове.
— То есть к тому моменту он уже был мертв?
— Может, еще и цеплялся за жизнь, я пока не могу сказать. Но по голове его били раньше — это точно. Скорее всего, у него и внутренние органы повреждены. Ну да это вы узнаете на вскрытии.
— Так что же, выходит, это преступление на сексуальной почве? — поинтересовалась Энни.
— Это уж вам решать. Я бы сказал, что на это многое указывает. Иначе зачем было бить его по гениталиям, уже размолотив голову?
— Возможно, убийца ненавидел геев, — предположила Энни.
— Не спорю, — кивнул Бернс. — Или этот Сильберт ранил его в самое сердце. Такое частенько случается. Да и погром говорит в пользу этой версии. В общем, что бы ни произошло, ясно одно — эмоции тут зашкаливали. Признаться, я не могу припомнить столь безжалостного и яростного убийства в своей практике.
