потом уже думать обо всем этом.
– Предложение остается в силе.
– Передай отцу Ворсьену, что я очень вам благодарен.
– Конечно. Так ты вернешься в Оссу?
Демир внимательно посмотрел на Каприка, ища в его вопросе скрытый смысл. Граппо была крошечной семейной гильдией, зато Адриана Граппо считалась колоссом оссанской политики. Возвращение ее несостоявшегося вундеркинда-сына могло вызвать хаос в правящих кругах. Заинтересован ли Каприк – да и семья Ворсьен в целом – в том, чтобы он вернулся? Демир сглотнул подступившую к горлу желчь и вынул из уха скайглас, наслаждаясь гневом и неуверенностью, которые охватили его. Эмоции помогали ему чувствовать себя человеком.
– Что говорят о Демире Граппо? – спросил он.
Каприк, казалось, смутился еще сильнее.
– Меня ненавидят? – настаивал Демир.
– Забыто, – медленно произнес Каприк. – Адриана отлично потрудилась после Холикана. Теперь уже и следов не найти. Демир Граппо и Принц-Молния – это далекие воспоминания, о Холикане вообще не говорят.
Демир задумался. Он снял правую перчатку и потер кремниевую эмблему Граппо. После смерти матери и отказа дяди, выбравшего военную карьеру, от ответственности за семью Демир остался последним чистокровным Граппо. Может ли несостоявшийся политик без собственного потомства стать продолжателем рода?
– Что ж, пожалуй, лучшего ожидать было нельзя.
– Вот как? Ты несколько лет был крупным государственным деятелем империи. Наследник гильдии, генерал, политик, гласдансер в одном лице. А теперь весь твой престиж, вся работа… развеяны по ветру.
– Я не собираюсь вновь браться за политику, – сказал Демир.
– Тогда зачем возвращаться в Оссу? Почему не стать клиентом Ворсьенов?
Демир подумал: а что, если все же стать им? Но потом решил не отвечать. Он похлопал Каприка по руке:
– Спасибо за то, что ты проделал такой долгий путь и принес мне эту весть. Ты был добр ко мне, и я не останусь в долгу. Мне понадобится пара дней, чтобы привести свои дела в порядок. Увидимся у мамы… у меня в отеле через неделю?
– Конечно.
Демир вышел из экипажа и отошел в сторону, не обращая внимания на любопытные взгляды горожан и протянутые руки беспризорников. Каприк помахал ему из окна кареты, затем та тронулась с места и покатила прочь.
Демир сунул руку в карман в поисках витгласа. Это колечко не налезло бы ему даже на мизинец, но было снабжено крючком. Волшебство давало слабый эффект, если ты просто держал стекло в пальцах – гораздо лучше было вдеть кольцо в ухо или зажать его в зубах, – однако для ускорения хода мыслей этого вполне хватало. Он вспомнил, что колечко подарила ему мать. В последний раз они разговаривали три месяца назад, когда она разыскала его в одной из Южных провинций и стала умолять вернуться в Оссу, чтобы возобновить политическую карьеру. Если бы он так и сделал, была бы она сейчас жива? Демир знал, что этот вопрос будет преследовать его до конца жизни.
Так зачем вообще возвращаться? Почему не стать клиентом Ворсьенов, как предлагал Каприк?
Сотни ответов крутились у него в голове. Смерть матери все изменила. Ответственность, которой он избегал в течение девяти лет, вернулась, став удесятеренной.
– Потому что, – тихо сказал себе Демир, – она не заслужила такой смерти. Меня не было рядом, чтобы защитить ее, но я могу, по крайней мере, защитить дело ее жизни – и уничтожить тех, кто ее убил.
2
Некогда Демир въезжал в Оссу с большой помпой, в сопровождении танцоров, жонглеров, диких животных, демонстрируя провинциальную экзотику, раздавая хлеб, – словом, делая все, чего ждали от популярного политика при посещении столицы. При помощи этого Демир поддерживал добрые отношения с оссанцами.
Но все это было до Холикана. До того, как он бежал от неудачи.
Въезд в город в частном экипаже оказался… совсем иным. Девять лет подряд Демир жил в провинции, среди беднейших людей, где видел грязь и разврат, что сопутствуют пребыванию на самом дне. Но он не встречал там ничего подобного Оссе, с ее шумом миллионов людей, собранных вместе, с запахами стекольного завода в Стекольном городке, где каждый день сжигали целые леса для производства ценнейшего годгласа; привкус сажи и человеческих страданий буквально оседал на кончике языка. Возвращение в Оссу не было утешительным, и все же Демир сразу почувствовал себя почти как дома.
Он направился к отелю «Гиацинт» и постоял на улице, глядя на дом, в котором прошло его детство. Гостиница была все такой же великолепной: четыре этажа со сводами из гранита, золотые горгульи по углам, огромные окна, местоположение, которому позавидовал бы император, – неподалеку от Ассамблеи. Каждое окно украшали пурпурные портьеры с эмблемой семьи Граппо: треугольник, прорезанный молнией.
Даже не верилось, что когда-то Граппо считались одной из могущественнейших семей-гильдий в Оссе. И было это не так уж давно, всего несколько поколений назад. «Гиацинт» – все, что осталось от их прежнего богатства и престижа.
А сам Демир – это едва ли не все, что осталось от семейства Граппо.
На улицах повсюду праздновали день зимнего солнцестояния. Гуляки в масках, скудно одетые, несмотря на холод, с жестянками зимнего пива в руках, перебрасывались ленточками бумажного серпантина, следуя за хлебными фургонами, с которых беднякам раздавали бесплатную еду. В другой день Демир и сам с удовольствием повел бы себя легкомысленно: глазел на женщин, потешался над клоунами и помогал раздавать зимнее пиво с крыльца отеля. Но не в этот день. Не тогда, когда ступени отеля покрыты черным траурным ковром.
Демир взбежал по массивной мраморной лестнице к высоким двойным дверям «Гиацинта» и вошел внутрь, сунув пару банкнот удивленному портье. За время своего путешествия он преобразился, сменив блузу провинциального рабочего на алый камзол с пурпурной и золотой отделкой. Он повел плечами, чувствуя себя скованно в изысканной одежде, пытаясь выйти из роли Демира-мошенника из провинции и снова стать Демиром Граппо, достойным гласдансером и новым патриархом семьи-гильдии Граппо.
Эта перемена, увы, была теперь такой же естественной, как шум и грязь в столице.
Почти все портье, коридорные и официанты, сновавшие по фойе, были незнакомы Демиру, но зато он сразу уловил ритм их движения. Пройдя через бельэтаж, он поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где его остановила охранница семьи Граппо в форме портье – молодая, с хорошеньким личиком, которое портил боевой шрам поперек щеки. На поясе у нее висели меч, пистолет и пробковый мешочек с годгласом. Ноготь на мизинце левой руки был помечен фиолетовой краской клиента – знаком вассальной зависимости от семьи Граппо.
– Вы кого-то навещаете, сэр? – спросила она, ловко встав на пути
