G. Routledge and Sons, 1882
Итак, кто же является монстром? В какой-то момент становится понятно: тот, кто совершает одну ошибку за другой. Это Виктор. Мало того что он создает существо, выпускает его, так еще и уходит от ответственности. Каждый раз, когда я перечитывал роман, меня поражало совершенно неправдоподобное, ужасно инфантильное бездействие Виктора. Существо убивает его брата Уильяма – вся вина ложится на служанку Жюстину, и ее казнят. Существо убивает Элизабет, невесту Виктора, во время брачной ночи – он опять молчит. Какая у него отговорка? Виктор все время считает, что ему никто не поверит. Он повторяет как мантру: «Да, я думал всем рассказать, но кто бы мне поверил, поэтому я продолжал хранить молчание».
Теперь уже я, автор книги о монстрах, понимая все условности и намеренно прикидываясь немножечко наивным читателем, задаю Виктору вопрос: «Почему не поверят? Попробуй, объясни другим, ведь ты создал существо и располагаешь всеми доказательствами этого!»
Здесь, мне кажется, работает любопытный феномен, который можно назвать приостановкой доверия. Виктор совершенно утратил ощущение, что он виновен, и именно это показывает нам Шелли. Именно это заблуждение приводит его каждый раз ко все более катастрофическим последствиям. Существо продолжает убивать. Виктор молчит и не хочет признать своих ошибок. Да, после того как погибает его невеста Элизабет, он дает клятву во что бы то ни стало уничтожить существо. Погоня за ним приводит его на Северный полюс. В финале романа мы видим истощенного Виктора на корабле экспедиционера Уолтона. Не в силах продолжать погоню, ученый умирает на руках у капитана. А почему? А потому что он совершил фатальные ошибки, которые привели к череде катастроф и убийству самых близких людей.
Что стоит за фигурой монстра?
Давайте попробуем разобраться, что еще, помимо сказанного, стоит за фигурой Франкенштейна. Теперь его уже так можно назвать, потому что он из безымянного существа превращается в существо, которое получает фамилию своего создателя. Они как бы сливаются в одно целое. Мы понимаем, что доктор Франкенштейн неотделим от своего создания. Из-за совершенных ошибок он намертво привязан к нему и обречен нести этот крест до конца своих дней.
Что символизирует существо? Прежде всего саму человеческую природу. Это самая банальная, но в то же время парадоксальная мысль, потому что, конечно, мы воспринимаем существо не как человека. Однако сам текст романа кричит нам его устами: «Очнитесь, я такой же, как и вы, я такой же человек, просто у меня уродливое лицо; да, я крупнее, я больше двух метров, но внутренне такой же, как и все люди». За этим существом стоит сложная диалектика красоты и уродства. Не столько от него, сколько от тех, с кем он общается, зависит, в какой пропорции уродливое и прекрасное будут в его образе сосуществовать.
Мое сердце было создано, чтобы отзываться на любовь и ласку; а когда несчастья вынудили его к ненависти и злу, это насильственное превращение стоило ему таких мук, каких ты не можешь даже вообразить. После убийства Клерваля я возвратился в Швейцарию разбитый и подавленный. Я жалел, мучительно жалел Франкенштейна, а себя ненавидел. Но когда я узнал, что он, создавший и меня самого, и мои невыразимые муки, лелеет мечту о счастье; что, ввергнув меня в отчаяние, он ищет для себя радости именно в тех чувствах и страстях, которые мне навсегда недоступны, – когда я узнал это, бессильная зависть и горькое негодование наполнили меня ненасытной жаждой мести. Я вспомнил свою угрозу и решил привести ее в исполнение. Я знал, что готовлю себе нестерпимые муки; я был всецело во власти побуждения, ненавистного мне самому, но неодолимого. И все же, когда она умерла!.. Нет, я не могу даже сказать, что я страдал. ‹…› Завершение моих дьявольских замыслов сделалось для меня неутолимой страстью. Теперь круг замкнулся, и вот последняя из моих жертв!
Читая этот фрагмент, мы понимаем, что чувственный мотив на самом деле постоянно звучит во внутренних монологах самого существа. Он хотел отзываться на любовь и ласку, но в итоге ожесточился и сам себя сделал орудием мести. Обратите внимание, он говорит об очень противоречивых чувствах, которые испытывает человек, кладущий свою жизнь на алтарь мести. Это можно назвать ресентиментом, то есть чувством обиды и желанием во что бы то ни стало отомстить человеку, который, как тебе кажется, унизил тебя. Это очень сложный комплекс переживаний. Ничто человеческое не чуждо созданию Франкенштейна, как и ничто монструозное и чудовищное не чуждо самому человеку, самим нам.
Сцена из основанного на книге Мэри Шелли спектакля 1823 г. «Самонадеянность, или Судьба Франкенштейна». Гравюра по рисунку Томаса Вейджмана.
The New York Public Library
Если мы повернем существо другой стороной, то увидим, что в нем воплощаются эгоизм и неуемные амбиции человека. Только уже на сей раз не самого существа, а того, кто по своей прихоти его создает. Вот как об этом говорит сам Виктор:
Существо, которое я пустил жить среди людей, наделенное силой и стремлением творить зло, подобное только что содеянному преступлению, представлялось мне моим же собственным злым началом, вампиром, вырвавшимся из гроба, чтобы уничтожать все, что мне дорого.
Театральная афиша спектакля «Доктор Джекил и мистер Хайд». 1888 г.
Everett Collection / Shutterstock.com
Привет, вампиры! Это единственное упоминание слова «вампир» в романе. В какой-то момент Виктор осознает, что он сам виноват в том, что не укротил свои амбиции и выпустил зло на свободу. Он будто отделил злое начало от себя, подобно доктору Джекилу в знаменитой «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Роберта Льюиса Стивенсона. Да, человек по своей природе двойствен, и его эгоизм может перерасти в дьявольскую и губящую силу. Виктор говорит:
«В молодости, – сказал он однажды, – я чувствовал себя созданным для великих дел. Я умею глубоко чувствовать, но одновременно наделен трезвым умом, необходимым для больших свершений. Сознание того, как много мне дано, поддерживало меня, когда другой впал бы в уныние; ибо я считал преступным растрачивать на бесплодную печаль талант, который может служить людям. Размышляя над тем, что мне удалось свершить – как-никак создать разумное живое существо, – я не мог не сознавать своего превосходства над обычными людьми. Но эта мысль, окрылявшая меня в начале моего пути, теперь заставляет меня еще ниже опускать голову. Все мои стремления и надежды кончились крахом; подобно архангелу, возжаждавшему высшей власти, я прикован цепями в вечном аду».
В этом монологе раскрывается одержимость Виктора идеей превосходства над другими людьми. Он болен синдромом Наполеона. Шелли писала роман в то время, когда император только-только был повержен. Его судьба будоражила умы людей. Наполеон превратился из героя и кумира в изгнанника. В Викторе бродит мания величия. Несмотря на слова о службе человечеству, создавая существо, он прежде всего желал стать выше других людей, но это принесло лишь ужас и страдание.
Гораздо менее очевидная проблема в романе – тема апокалипсиса. Шелли подробно не разрабатывает ее, тем не менее стоит вспомнить вот эти слова Виктора:
Даже если они [существо, его жена и дети] покинут Европу и поселятся в пустынях Нового Света, одним из первых результатов привязанности, которой жаждет демон, будут дети, и на земле расплодится целая раса демонов, которая может создать опасность для самого существования человеческого рода. Имею ли я право, ради собственных интересов, обрушить это проклятие на бесчисленные поколения людей?
В итоге Виктор все-таки устоял и не совершил свою третью роковую ошибку. Представьте, как роман мог бы развиваться? Шелли сочинила бы сиквел, где Виктор создает существу партнершу, столь же уродливую внешне, сколь и прекрасную внутри, у них с ним появляется потомство, их всех переселяют в Новый Свет. А если они не захотят переселяться?.. Воображение Шелли не пошло по этому пути, но мы знаем из кинематографа и литературы XX века, что нашествие подобных существ – вполне себе распространенный сюжет в апокалиптических сценариях. Вампиры или зомби захватывают всю планету и уничтожают людей, из которых лишь пара выживших отчаянно пытается сохранить наш генофонд. Короче говоря,
