Вошедший обвел барак глазами, заметил ишака Казбека:
— Шаман, что за кипеж?
— Сумрак, тут козлина ментовская… Пидором назвал.
Кольцов плохо слышал, что объяснял смотрящий. Вряд ли что-тоположительное и доброе. Он протер глаза, залитые кровью, и рассмотрелположенца.
Да, товарищ и вправду внушал уважение. Глыба. Матерыйчеловечище. Хотя и ростом не вышел. Зато глаза… Броню прожгут.
Черные с проседью волосы. Прическа аккуратная, короткая.Квадратный подбородок гладко выбрит. Наш ответ голливудскому Джорджу Клуни.Роба, ушитая по спортивной фигуре и тщательно выглаженная, безо всяких номеров.Сверкающие, тщательно начищенные ботинки. Именно их глянец почему-то бросилсяКольцову в глаза. И не потому, что он лежал на полу. Как-то не вязалась зона сблестящими ботинками. Отпаренные брюки. Почти вечерний костюм. Звезда лагерногодефиле.
На кистях никаких наколок, полагающихся по статусу настоящимбродягам. Худые щеки с глубокими носогубными морщинами. На левой —небольшой шрам. Зацепился, видимо, за гвоздик. Под смуглой кожей перекатывалисьтугие желваки.
Двадцать лет на зоне… Граф Монте-Кристо по сравнению сним — поц, салага зеленый.
«Все, хана», — подсказал Кольцову внутренний голос вправое ухо, потому что левое ничего не слышало.
Сумрак подошел к лежащему на окровавленном полу недобитомументу. Блатные, почуяв в пришедшем серьезную личность, молча посторонились.
Сумрак повернулся к отдельно сидящим первоходам и мужикам:
— Так дело было?
Те обменялись растерянными взглядами. Сумрак ткнул пальцем вмолодого Милюкова.
— Говори ты. Не бойся.
— Вообще-то он сам начал… — Новобранец неувереннокивнул на Шамана.
— Чего ты фуфляк гонишь! — взорвался Казбек.
— Осади! — Положенец жестом остановил смотрящего.После повернулся к Кольцову:
— За что чалишься?
Кольцов с трудом поднялся на ноги.
— За убийство.
— Кого завалил?
— Своего… Нечаянно.
— Ну, хоть доброе дело сделал, — усмехнулсяСумрак. — Живи пока.
После обернулся к этапу:
— Мента не трогать! А ты, Шаман, не создавайнапряженку…
Казбек недобро сверкнул глазами, словно положенец отбил унего невесту.
Сумрак обратился к этапу, спросив, кто в чем нуждается. Укого-то не оказалось «весла» — ложки, у кого-то «шленки» — миски.Кто-то хотел передать весточку родным, что добрался благополучно.
— Копоть! — позвал Сумрак.
В барак тут же заскочил кладовщик.
— Все запомни, завтра же обеспечь… Шаман, возьмешь уменя мобильник, пускай позвонят домой…
У Сумрака действительно хранился один из символоввласти — общаковый мобильный телефон, и кто не имел своего, мог имвоспользоваться. В Потеряхино стоял ретранслятор, обеспечивавший мобильнуюсвязь с большой землей.
— Спасибо… — пробормотал Кольцов, опускаясь насвою койку.
— Спаси Бог твою задницу! — скривилсяСумрак. — Попадись ты мне в другом месте, мусор, — своими рукамиудавил бы… Иди, сопли умой…
Положенец, в общем-то, говорил правду. И не пришел бысегодня на карантин, кабы не разговор с хозяином тремя часами раньше. Обходятерриторию, Вышкин как бы случайно заметил Сумарокова, отдыхавшего сбиблиотечной книгой в руках на ранней травке в тени плаката «Жизнь безтруда — преступление».
— Что читаем?
— Сенека. Малявы к Лутицию. В смысле, письма.
— Хм, любопытно… Витя, у меня к тебе личная просьба.
— Слушаю.
Авторитет продолжал сидеть перед хозяином. Потому что здесьон хозяин.
— Вчера этап пришел… Там бывший сотрудник. Кольцов. Тывозьми его на контроль, а? Чтоб никаких ЧП. Хотя бы до «Дня лагеря». Да ипотом…
— Мент?
— Да. Из Питера… Опер, кажется.
— Опера порвать за счастье… Желающие найдутся.
— Вот-вот.
— Ладно, сделаю… Только с тебя «ответка». Радио в ШИЗОпроведи.
Штрафной изолятор не имел радиоточки, а люди не должныскучать. Они и так лишения переносят.
— Хорошо, договорились. Правда, это запрещено… Давайтак. Ты мне у своих пяток шкатулочек закажи. И подносов. На сувениры гостям. Иразойдемся краями.
— Базара нет, Филиппыч. Подгоним ширпотреба.
Закончив натуральный обмен, хозяин с чувством выполненногодолга удалился в штаб.
Сумрак успел в карантин вовремя. Еще минута — и ШИЗОосталось бы без радио, а Вышкин — без резных шкатулочек и подносов. Этосерьезная потеря.
Кольцов отправился к умывальнику зализывать раны. Положенецкивнул Шаману:
— Выйдем-ка, перетрем.
Авторитеты покинули карантин. Сумраку — как порядочномубродяге — предстояло объяснить свои действия. Конечно, он мог и необъяснять, но завтра же по зонам разлетится слух, что положенец помешал святомуделу и взял под защиту классового врага. Серьезные воры, в том числе и Паша Клык,могли этого сильно не одобрить.
— Ты чего творишь? — жестко накатил Сумрак насмотрящего. — Предупреждал ведь: скромнее будь. Нам только мертвяка вкарантине не хватало.
— Да не я бузу заварил, мамой клянусь! Ты кому веришь?Мне или этому малолетке?! У воров бы спросил, как дело было!
— Я и себе-то не верю, даже когда сплю. А первоходупургу гнать не резон. Это вы совсем заблатовались.
— Мента все равно на пику посадят.
— Главное, ты не посади, а с остальными я разберусь.Для мента зона теперь дом, и прессовать его по беспределу нельзя. Мы не легавыеи не «махновцы»… Упорет косяк — тогда запрессуем. Понял?
Казбек хрипло ругнулся на своем горском наречии.
— Я спрашиваю — понял?! — надавил Сумрак.
— Да понял, понял…
Сумрак развернулся и скрылся в сумраке. Казбек метнул в егоспину злобный и острый, как кинжал, взгляд. «Совсем озверел, собака! Нормальныеположенцы для блатных стараются, а этот для мужиков лоховых да для ментовпоганых… Если так дело пойдет — петухи нами командовать будут. Пора, пораубирать шакала… Надо потолковать с другими смотрящими. Они тоже не в восторгеот положенца…»
