вид, Kristof профессионал и прост в общении, поэтому я уважаю его.
Здесь есть Henrique, приятный, тихий и вежливый француз, организующий логистику в лагерях. Среди прочих выделяется Kharon, ответственный за наем местной рабочей силы. Это небольшого роста, но очень амбициозный и трудолюбивый чеченец, мечтающий уехать в Канаду, где бы он смог получить образование и начать новую жизнь с красивой женой и их ребенком.
За пределы дома и города я выезжал, как правило, только в лагеря беженцев, чтобы помочь своим ученикам и посмотреть, как беженцы получают нашу информацию. Несколько сотен тысяч беженцев, несущих на себе следы голода, увечий и пыток, живут в лагерях в течение многих лет. Многие дети родились в них, и не знают другой жизни, кроме лагеря, где тысячи и тысячи палаток теснятся друг к другу, разделяемые грязными дорогами и тропинками. Семьи по 6-10 человек втиснуты в палатку, площадью не более 20 квадратных футов, обогреваемой небольшой железной печкой и освещаемой парой ламп. Все, что у них есть это несколько личных вещей, пара кроватей, столы и старые фотографии, свидетельствующие о жизни до этого. Я побывал в семье, где 10-летний мальчик потерял обе руки и зрение, играя в лесу. Оставшуюся часть жизни он будет сильно зависеть от своей семьи, т. к. не может даже одеться или сходить в туалет. В другой семье отец потерял обе ноги, когда он пошел на поле за коровой. Чудом ему удалось доползти до своей фермы. Благодаря иностранной организации, специализирующейся на протезировании пострадавших от мин, он может передвигаться, опираясь на костыль.
В целом, беженцы сильно зависят от помощи со стороны ООН и иностранных гуманитарных организаций. Ситуация за пределами лагерей не сильно лучше. Во время поездок по регионам, окружающим Чечню, я часто вижу чеченские семьи, временно осевшие то тут, то там, у родственников и друзей, в ожидании дня, когда они смогут вернуться домой.
В одной семье я получаю приглашение зайти в дом для чашки чая. В доме полно детей, но само семейство сильно пострадало от войны в Чечне. Мать сидит с мокрыми водянистыми глазами и показывает мне стопку фотографий. На одной ее брат и его девушка, подростки. Двумя годами ранее они как-то ушли утром на работу в соседнюю деревню и не вернулись. Семья больше никогда о них не слышала, но уверена, что их захватили и расстреляли русские.
В школах, где мы проводим лекции, нет ни тепла, ни бытовых удобств — это просто ветхие деревянные бараки, где есть только дети, сбившиеся в кучку, и один учитель у стены.
Еще большее разочаровании — это посещение больниц в приграничных районах. Это просто неописуемые здания в аварийном состоянии, часто без стекол в окнах, которые просто закрыты, чем попало. Темные комнаты без света. Туалеты с обгаженными стенами. Пациенты, лежащие в грязных постелях с ампутированными конечностями и отсутствующим взглядом в потолок. У врачей и медсестер совсем немного примитивного медицинского оборудования.
Как здесь выживают пациенты — выше моего разумения. Я сам, как егерь, жил порой в крайне грязных и примитивных условиях, и знаю, как легко слабнет и сдается организм и его иммунитет в таких условиях. Если вы не умерли от ран или болезни, то оставаться в подобном месте смерти подобно.
В конце зимы я еду в Грозный. Во всем Кавказе не найти места более "загрязненного" минами и неразорвавшимися боеприпасами. Я еду туда для того, чтобы связаться с несколькими школами, которые хотят открыть у себя наше обучение. Это довольно рискованная поездка, боевые действия в городе в самом разгаре. Каждый день русские выезжают со своих баз и располагаются на сотнях контрольно-пропускных пунктов (КПП) по всему городу, в которых они держат город в железном кулаке. Его направляют на все, что хоть напоминает сопротивление. Регулярно происходят бои с использованием тяжелого вооружения. Ночью русские укрываются на своих базах, а повстанцы вылезают на улицы и расставляют мины-ловушки. Таким образом, около 4700 русских солдат было убито в Чечне, с 1999 по 2002 гг. Потери чеченцев отличаются, в зависимости от того, кто об этом говорит. Русские говорят о 45 000, с 1994 года, когда началась первая война. Сами чеченцы, включая их известного лидера в изгнании Ахмеда Закаева, говорят о 250 000 убитых и стольких же пропавших без вести.
Мои охранники должны сопровождать меня в Грозный, но они откровенно "слабоваты" для этого. Я сомневаюсь, что они рискнут, чтобы спасти меня в непредвиденной ситуации, поэтому с удовольствием соглашаюсь на их просьбы обратиться за помощью к русским.
Таким образом, я еду, одетый в бронежилет, на заднем сидении внедорожника в компании с тремя огромными и молчаливыми русскими солдатами из элитных подразделений. Солдаты вооружены автоматами. Мои охранники из Назрани едут в другой машине сзади.
Путь из Назрани в Грозный занимает несколько часов и если бы Чечня не была зоной военных действий, то пейзаж решительно можно было бы назвать красивым. Мне открывался прекрасный вид на леса, ручьи и величественный горный хребет на юге, где выступал Эльбрус с его высотой в 5642 метра.
Но в стране идет война, и я вижу маленькие красные знаки с черепами на заборах вдоль полей. Это значит, что там есть мины. На самом поле я вижу туши крупного рогатого скота, погибшего ранее. С отвращением рассматриваю остатки нескольких собак, которых, похоже, накрыло одним взрывом.
Периодически мы останавливаемся на КПП, где бронетранспортеры и боевые машины пехоты укрываются за бетонными стенами. С их помощью русские контролируют все передвижения по дорогам. Однажды, когда мы проезжали КПП перед Грозным, внезапно БМП открыла огонь из 7.62 мм пулемета. Водитель в нашей машине не стал останавливаться разбираться, а просто благоразумно выжал газ и как можно быстрее отъехал от него.
Мы въезжаем в город и сворачиваем в сторону центра. Город куда больше шокирует меня, чем я мог себе предположить. Выражение "город-призрак" здесь как нельзя более кстати уместно. Практически все дома разбиты, разрушены или несут следы боев. Немногие люди перемещаются по улицам с сумками от рынка к дому. Даже русские солдаты, сидящие на своих бронированных машинах, кажется, находятся под влиянием этой удручающей атмосферы. Они не выглядят дисциплинированными и сосредоточенными, как можно было бы ожидать в зоне боевых действий.
Вот и центр! Мы припарковываемся и, в первый раз за всю поездку, русский, видимо командир, заговаривает со мной. Он идет со мной, а двое остаются здесь. Солдаты сразу занимают позиции у машины, направив стволы в противоположные стороны. Мои "телохранители"
