заметить происшедшей в нем перемены. Не говоря ни слова, он прошел к столу, закинул руку за спину и смело посмотрел в лицо Козлова.
— А, здравствуй, Степан Ферапонтович, — улыбнулся председатель. — Присаживайся. По правде сказать, я тебя ждал.
При этих словах всю решительность Степана как вода смыла. Да и зачем кипятиться, когда он сразу понял, что срок его отсидки на куче картофельной ботвы в собственном огороде отныне кончился.
НЕЗАБУДКИ
Нас только что распустили на летние каникулы. Придя из школы, я едва успел бросить сумку с книгами на лавку, как дверь в избу отворилась и порог переступила незнакомая женщина.
— Здравствуйте, — сказала она матери, возившейся у печки с чугунами.
Мать испуганно посмотрела на меня, так как в то время к нам частенько наведывались учителя. Дело в том, что занимался я небрежно и всерьез намеревался сбежать к отцу на фронт.
— Опять… — прошептала мать, медленно подходя ко мне с ухватом в руках.
— Оставьте, пожалуйста, мальчика, — остановила ее женщина. — Я к вам по делу… Не пустите ли вы на квартиру?
У нас в то время пустовала горница, и они быстро договорились.
— Но я не одна, — как-то виновато добавила незнакомка. — С дочкой я…
— Ах, какая разница, — махнула рукой мать. — Мой так же где-то скитается, — и она поднесла передник к глазам.
— Вот и хорошо, — обрадованно произнесла женщина и обратилась ко мне: — Мальчик, будь добр, помоги мне занести чемодан.
Мы вышли на крыльцо. Невдалеке на большом желтом чемодане сидела девочка в голубеньком ситцевом платьице и с длинными черными косами, брошенными на спину.
— Вы здесь живете, да? — вскинула она на меня любопытные голубые глаза.
— Да, — буркнул я, вовсе не желая вступать в длинный разговор.
— И цветов у вас вокруг много? — любопытствовала девочка, подойдя ко мне.
— Сколько угодно.
— Каких?
— Всяких, — ответил я недружелюбно.
— И незабудки есть?
Надо признаться, что в то время я мало интересовался цветами и не сразу сообразил, о каких незабудках меня спрашивает эта смешная девчонка. Потом вспомнил об одной маленькой травке с голубыми лепестками и чуть не расхохотался:
— Да их у нас целый Мокрый луг.
— Вот хорошо-то, — обрадовалась девочка. — И вы мне покажете? Да?
— Сведу, — пообещал я ей.
— Вот хорошо-то, — еще больше обрадовалась она и как-то просто сообщила:
— Меня зовут Машей. Мы с мамой эвакуировались из Ленинграда.
Так Маша с мамой, эвакуированные из героического Ленинграда, стали жить под одной крышей со мной.
Вокруг нашей деревни, на лугах, в густом разнотравье, действительно было много цветов: пахучие ромашки, бело-розовые мягкие кошачьи лапки, лиловые колокольчики, на которые смотришь и ждешь, что они вот-вот нежно зазвенят; одуванчики-недотроги и незабудки, незабудки… Маша собирала только их. Букеты незабудок торчали на подоконниках нашего дома из консервных банок, из бутылок и даже из чайных стаканов.
В то время мне шел четырнадцатый год. Я умел пахать, косить и сено сушить. Как-то вечером я возвращался с работы. Маша прямо на крыльце вручила мне букет свежих незабудок и радостно сообщила:
— А мы сегодня получили письмо от папы.
Я пристально взглянул на нее и почувствовал, что страшно покраснел. Передо мной стояла словно бы незнакомая двенадцатилетняя девушка. Я тогда забыл даже об усталости и, держа букет в руках, не знал, что сказать.
— Спасибо, Маша, — наконец, прошептал я, не трогаясь с места.
С тех пор мы с Машей часто находились вдвоем. Читали из колхозной библиотеки книги, собирали цветы, ходили в лес за ягодами. Ее мать, Ирина Павловна, тоже работала в колхозе. Тяжело ей приходилось. В Ленинграде она была чертежницей на каком-то заводе, а здесь пришлось держать косу в руках. Через стенку не раз слышал, как она, порой, стонала, а Маша ласково уговаривала ее:
— Мама, мамочка, какой я земляники принесла… Нет, ты только попробуй.
После работы мне было как-то радостно возвращаться домой. Быстро и весело наколю для русской печи дров, принесу матери воды, напьемся с Машей парного молока и сядем на крылечко. Говорим все больше о книгах, об отцах, сражающихся с фашистами, о том, как хорошо будет жить после войны. А на деревню опускается тихий вечер, скрипнут запоздалые калитки и наступит тишина. Только и слышно, как за околицей, в Мокром лугу, где растут незабудки, поет свою однообразную песню коростель.
Скоро я узнал, что мальчишки и девчонки деревни прозвали Машу «Незабудкой», а меня Валькой Незабудкиным, хотя моя фамилия Железняков. Конечно, глупо, но я почему-то обиделся и обиделся не на того, на кого следовало бы. Попробуй в тринадцать лет не рассердись, когда то и дело слышишь:
— Эй, Незабудкин, пойдем купаться.
— Беги домой, там с букетиком ждут…
— Когда свадьба, кавалер?
— Ха-ха-ха… Хи-хи-хи…
Дело дошло до того, что мне не стали давать проходу. Петьку Прохорова, рыжего, как осенний кленовый лист, даже пришлось поколотить за насмешки. Но и без Петьки вредных мальчишек у нас было предостаточно. Надо ли говорить, что тогда я почему-то возненавидел эти глупые цветы — незабудки и стал избегать встреч с Машей.
Однажды, после очередной на меня атаки мальчишек, явно подговоренных Петькой, я злой сидел на берегу Луговинки и думал свою мрачную думу. Вдруг, откуда ни возьмись, передо мной появилась Маша.
— Валя, ты не обижайся… Я все слышала, — тихо проговорила она.
В руках у нее был букет незабудок.
Я вскочил, и не помня себя, выхватил у нее букет, бросил его на землю и придавил ногой.
Маша испуганно отступила назад. Голубые глаза ее сразу же наполнились слезами.
Я вздрогнул от неожиданности. Неприятно кольнуло что-то в груди.
— Маша!
Она прыгнула в куст ромашек, росших на берегу, и побежала от меня, быстро выбрасывая вперед загорелые ноги.
— Ма-а-ша!..
Скоро толстый жгут черной косы скрылся из моих глаз. В это время
