Фицджеральд, внимательно разглядывавший этикетку на бутылке «Шабли», рассмеялся.
— Не кипятись, Фрэнсис, не кипятись. Ты считаешь новое письмо существенным? Полагаешь, что Бересфорды открыли на Итон-сквер небольшую мастерскую по вырезыванию и наклейке букв, что они-то и есть шантажисты?
— Вполне возможно. Эти послания могут с такой же легкостью поступать от архиепископа Кентерберийского или министра иностранных дел. Их может присылать кто угодно. Они могут исходить даже из самого Мальборо-Хауса, — Пауэрскорт рассеянно вертел в руке одноногого солдата императорской гвардии Наполеона, раненного в сражении с племянником дяди Фрэнсиса.
— А не хочешь узнать, что удалось мне выяснить со времени вечера, проведенного нами в Аундле? Узнал я не так чтобы очень много, но все лучше, чем ничего.
— Превосходно, Джонни. Рассказывай.
— Ну так вот, — начал Фицджеральд, — помнишь, мы говорили о принце Эдди и о том, связан он или не связан с миром мужских борделей?
Взгляд Пауэрскорта привлекла одна из многих картин, посвященных битве при Ватерлоо. Картина изображала британский полк, выстроившийся квадратом у Катр-Бра, перед великой схваткой. В центре квадрата возвышался крепыш старшина, охранявший флаг Союза и знамя полка. Половина образовавших квадрат мужчин стреляла, стоя во весь рост, остальные, те, что находились в переднем ряду, опустились на колено, примкнув штыки, готовые пронзить ими французских кавалеристов, если те посмеют приблизиться, и весело выкликая врага на бой. По краям картины кружила, воздев пики, кавалерия французов, неспособная прорваться внутрь. Ружейный дым овевал бойцов, вдали палили огромные пушки.
Вот она, думал Пауэрскорт, слава британских солдат, отдавших жизни за Короля и отечество. А восемьдесят лет спустя мы сидим здесь, обсуждая мужские бордели, в которые захаживает старший сын принца Уэльского.
Лорд Джонни давно уже привык к временным «отлучкам» неожиданно уходившего в свои мысли друга.
— Как ты помнишь, несколько лет назад на Кливленд-стрит было одно такое заведение. Имелось и еще несколько, разбросанных по той же части Лондона — на задах Фицрой-сквер и за вокзалом Кингз-Кросс. Однако после скандала с Кливленд-стрит богатые люди перепугались. Им вовсе не хотелось, чтобы их застукали еще раз.
Так что они уложили вещички и перебрались в другое место, купив очень милый дом у реки, за Хаммерсмитом. Джентльмены появляются там через благоразумные промежутки времени. У двери дежурит здоровяк, который мог когда-то служить и полковым старшиной. До наступления темноты никто туда, похоже, не заглядывает. Не то чтобы я пробыл там достаточно долго, пытаясь выяснить, входит ли принц Эдди в число завсегдатаев или не входит. Однако готов побиться о заклад — входит. И установить это будет не так уж и трудно.
— Внутрь попасть ты не пытался? — спросил Пауэрскорт.
— Не пытался. Оттуда, где я находился, сделать это было бы сложновато. На дереве, в сорока футах от земли да еще и с отсиженной ногой, — лорд Джонни рассмеялся.
— У меня также имеются разведывательные данные, заслуживающие того, чтобы доложить о них, — Пауэрскорт вдруг посерьезнел. — Принц Уэльский наделал массу долгов. По последним подсчетам, он задолжал фирме «Месье Финчс и компания», находящейся не более чем в двух сотнях ярдов отсюда, сумму в двести тысяч фунтов.
— Стало быть, пока я изображал героя, замерзая на дереве в Хаммерсмите, ты разгуливал по городу, вламываясь в банки. Не знал за тобой таких дарований, Фрэнсис.
— В банки я не вламывался, — Пауэрскорт улыбнулся. — Однако средняя из моих сестер, Мэри, замужем за очень деловым джентльменом. Тебе не доводилось встречаться с Уильямом Берком, Джонни? С виду он совершенно нормален — глаза и уши на обычных местах, любит своих детей, обожает крикет и охотится в Южном Эссексе. Однако он из тех, кто понимает, что такое деньги — откуда они берутся, куда деваются, где их больше, а где меньше. Наш Уильям состоит директором нескольких довольно крупных компаний. И одна из них — банк «Финчс». Бог его знает, где Уильям раздобыл свои сведения, однако он говорит, что это самая большая задолженность, какую «Финчс» когда-либо видела.
— Двести тысяч фунтов — сумма астрономическая, Фрэнсис, — перед внутренним взором лорда Джонни поплыли пропитанные солнцем поля, покрытые лозами исходящего соком благородного винограда. — На них можно купить целые деревни в Бордо или Бургундии, Сент-Эстефе или Марго, Монтраше или Поммаре.
— Уильям говорит, что годовой доход самого богатого человека Англии — владельца множества угольных копий — или таких магнатов, как Мейплз либо Липтон, составляет около ста тысяч фунтов, может быть, чуть больше. Так что принц задолжал два их годовых дохода. И по словам Уильяма, долг этот образовался не за одну ночь. Он рос какое-то время — как дерево, становящееся с каждым годом все выше и выше.
— А ты не думаешь… — Фицджеральд и Пауэрскорт всегда обсуждали свои дела в подобной манере, подбрасывая друг другу самые фантастические идеи; некоторые из них в дальнейшем оказывались верными. — Ты не думаешь, что он платит шантажисту уже многие годы?
— Что ж, более чем возможно, — задумчиво произнес Пауэрскорт, — а может быть, он просто не способен жить, довольствуясь своими доходами. Не думаю, что Дейзи Брук обходится дешево. Но есть и еще кое-что. Роузбери сказал мне, что лет двенадцать-тринадцать назад принца Эдди и его младшего брата, принца Георга, отправили в кругосветное путешествие, продлившееся целых два года.
— И существуют предположения, что это было связано с каким-то скандалом?
— Роузбери ничего такого не помнит. Однако он обещал все для меня выяснить. Это означает, что он, скорее всего, расспросит самого первого морского лорда[10]. Однако я должен составить ответ личному королевскому секретарю.
— А ты способен сделать этот ответ столь же напыщенным, Фрэнсис?
— Дай попробовать, Джонни, просто дай мне попробовать.
«Дорогой сэр Уильям, — начал писать Пауэрскорт, усевшись за столик у окна — внизу, на Сент-Джеймсской площади, уже зажигались фонари. — Благодарю Вас за Ваше письмо от 21-го с. г. С сожалением должен уведомить Вас, что не имею привычки доверять бумаге возможные направления расследования. Подобного рода документы обладают обыкновением рано или поздно попадать не в те руки. Насколько мне известно, Ваше учреждение также придерживается мер предосторожности подобного рода. Я, разумеется, буду лишь счастлив появиться у Вас в удобное для Вас время и обсудить с Вами и Вашими коллегами все вопросы. Мне очень хотелось бы, чтобы вопросы эти были урегулированы должным образом».
— Ну как, Джонни, достаточно напыщенно?
— Не думаю, что этот твой Сутер узнал бы напыщенность, даже если б она подошла к нему и погладила по головке. Он просто пропитан ею, Фрэнсис. Замаринован в напыщенности.
— Знаешь, — Пауэрскорт, слушая друга, рассмеялся, — надо бы попробовать выяснить, не разрешат ли мне, в виде особого исключения, выдвинуть мой меморандум на присуждение «Премии Сутера» за этот год.
