конечно», — вспомнила Маруся. Вольских в Тамбове знали все — город-то небольшой, и круг образованных людей весьма ограничен. А присяжный поверенный Казимир Казимирович Вольский был человеком не только образованным, но и весьма состоятельным: имел свой дом на Большой улице и три имения в Тамбовской губернии. В тамбовском обществе Казимир Казимирович пользовался большой популярностью и слыл либералом. Оба его сына учились в университете в Москве. Старший, Владимир, на математическом факультете, младший, Михаил, пошел по стопам отца и подал на юридический.
Разумеется, раньше Вольские и Спиридоновы общались домами, но тогда Маруся была еще слишком мала — в том же году, когда она поступила в гимназию, Владимир окончил курс и уехал в Москву. Потом они, возможно, и виделись — навещал же он Тамбов и родителей хоть изредка, — но в Марусиной памяти эти встречи как-то не отложились.
А вот Ванда Колендо, очевидно, не сразу, но узнала пришедшего: по крайней мере, улыбнулась она ему так, как улыбаются хорошим знакомым. И Марусе от этого почему-то стало досадно. Хотя Ванда старше на три года и Владимира должна помнить лучше.
— Ну как там, в Москве? — спросил Саша Делицын. — Вы приехали на каникулы? А что Миша, тоже приехал?
Михаил Вольский, закончивший тамбовскую мужскую гимназию три года назад, начитанный и блестяще образованный юноша, прекрасный оратор и любимец девушек, был тайным Сашиным кумиром.
— На каникулы, — как-то странно усмехнулся Владимир. — А в Москве сейчас здорово. Происходит явственное брожение в умах и сердцах…
— На самом деле он приехал жениться, — перебив гостя, насмешливо объявила Женя.
— Поздравляю, — красивое лицо Ванды расцвело улыбкой — Если не секрет, на ком?
— Не секрет, — насмешка исчезла из глаз Владимира, они стали теплыми и ласковыми. — На Валентине Николаевне Лукьяненко.
Коля Васильев и Саша Делицын переглянулись. Брат Вали Лукьяненко, Анатолий, учился в их классе, но о предстоящей свадьбе сестры даже не заикался.
— Они же уже Бог знает сколько жених и невеста. Помолвлены еще до того, как Володя в Москву уехал, — пояснила Женя. — Просто вы, молодежь, таких давних событий помнить не можете.
Известие о предстоящей свадьбе сразу настроило присутствующих на лирический лад.
Тут кстати в комнату заглянула Аннушка и спросила, не подать ли чаю. А за чаем какие могут быть серьезные обсуждения? Герцен как-то отошел на второй план, и разговор перекинулся на более светские темы. Вспомнили о театре и от Владимира, как от человека столичного, потребовали отчета в новых постановках.
В Москве сейчас гремело имя Станиславского — слава чеховской «Чайки» докатилась и до Тамбова. Вольский, по счастью, «Чайку» видел, кроме того, видел и другие спектакли МХТ— «Эдду Габлер», «Царя Федора», «Потонувший колокол»… Ибсена и Гауптмана никто из присутствующих не читал, пришлось Владимиру кратко пересказывать содержание пьес, и на сегодня политика была забыта за литературой.
Когда гости разошлись по домам, Женя, сразу утратив веселость, сказала сестрам:
— Вольского отчислили из университета.
— Да что ты! — всплеснула руками Юля. — Все-таки отчислили?
Маруся переводила взгляд с одной сестры на другую:
— Что значит «все-таки»?
Женя пояснила:
— У него уже были неприятности с полицией в девяносто седьмом. Его даже высылали административным порядком в Тамбов, но дело удалось замять. Кажется, какой-то родственник Елизаветы Леопольдовны, его матери, служит в Петербурге. Впрочем, точно не знаю.
У Маруси от возмущения оттопырилась нижняя губка, — как в детстве, когда она собиралась заплакать. Такой интересный человек, а она с ним почти не знакома!
— Почему же вы никогда мне ничего о нем не рассказывали? Он же приезжал и раньше, а у нас не бывал?
Женя пожала плечами:
— Приезжал очень ненадолго. А рассказывать — да как-то повода не было.
— За что его хотели выслать?
— Распространение нелегальной литературы.
— А сейчас за что?
— Он член партии социалистов-революционеров и на рабочем кружке делал доклад по «Эрфуртской программе» Каутского. Кстати, — Женя открыла объемистую сумку и извлекла из ее недр две небольшие книжки и стопочку брошюр, — Володя тут кое-что мне оставил. Только, девочки, пожалуйста, осторожность и еще раз осторожность.
Этой ночью Маруся долго не могла заснуть. Перед глазами стояло насмешливое лицо Владимира Вольского, его взгляд, его улыбка. Она попробовала припомнить Валю Лукьяненко— наверняка ведь где-нибудь с ней да встречалась. Как же ей повезло, этой Вале… «Фу ты, о чем я только думаю! — Маруся внезапно рассердилась на себя. — Мне-то до нее нет никакого дела! Пусть себе женятся. Но с этим Вольским надо поговорить поподробнее. И книжек у него еще взять».
В шестом классе тамбовской женской гимназии шел урок закона Божьего. Давно прошли времена, когда эту науку преподавал гимназисткам добрейший отец Михаил. Ему на смену пришел отец Петр Виндревский, строгий и суровый по виду и по нраву. Объясняя урок, он имел привычку неторопливо расхаживать между рядами, останавливаясь то перед одной, то перед другой партой. Теперь девушки на законе Божьем должны были быть крайне внимательны: в любой момент отец Петр мог поднять ученицу и попросить повторить сказанное.
Темой сегодняшнего урока был Великий потоп. Ровный густой голос отца Петра действовал на слушательниц усыпляюще, да и тусклый февральский день за окном не прибавлял бодрости.
Внезапно отец Петр замолк на полуслове, остановившись перед Капитолиной Пупыниной, толстой круглолицей девицей с такими румяными щеками, словно она их свеклой натерла.
— Нуте-с, сударыня, — пророкотал отец Петр, — извольте повторить, сколько пар чистых Ной взял в свой ковчег?
Капитолина поспешно вскочила, хлопнув крышкой парты. На ее добродушном глуповатом лице — явное недоумение.
— Вы не слышали вопроса, сударыня?
— Слышала… — пролепетала Капитолина.
— Так отвечайте.
Капитолина молчала, понурив голову.
— Так, сударыня, — подытожил отец Петр, — вопроса вы не слышали. Позвольте узнать, чем же вы занимались?
Капитолина залилась краской и опустила голову еще ниже.
Отец Петр наклонился и
