Баттифолле молчал и сосредоточенно смотрел на собеседника. Наконец Баттифолле развернулся и, подойдя тяжелыми шагами к столу, упал в кресло с выражением безнадежности на лице.
― Скажите мне, ― снова заговорил он почти с отвращением, ― разве кто-нибудь в этом городе открыто признает чужую правоту, если это будет противоречить его собственным интересам?
― Вероятно, нет… ― неопределенно протянул Данте. ― Только будет несправедливо, если кто-то присвоит себе право признавать или не признавать чью-либо правоту в ущерб горожанам.
Граф, не покидая своего места за столом, наклонил голову вправо и направил взгляд куда-то в глубину комнаты.
― Видишь, Франческо? ― сказал он, к удивлению Данте, в эту тьму. ― Что я тебе и говорил. Наш восхитительный Данте Алигьери ― человек интеллигентный и проницательный, но, боюсь, он еще и упрям. А смена настроения заставляет его делать опрометчивые выводы.
Глава 13
Последние слова графа не понравились Данте. Он проследил направление взгляда наместника Роберта. Между тенями можно было различить чью-то фигуру. Чужое присутствие было незаметным до этой минуты. Поэт страшно удивился, когда его глаза стали различать силуэт. Теперь можно было увидеть молодого кабальеро, который был его вожатым и тюремщиком во время тяжкой поездки из Вероны. Его утомленный вид свидетельствовал о том, что он тоже устал. Данте подумал: как же выглядит он сам теперь? Бессознательно он поднял руку к лицу, дотронулся до подбородка и постарался вообразить, как он мог бы выглядеть. Франческо. Только теперь он узнал, как зовут этого таинственного и решительного молодого человека, который привез его во Флоренцию. Молодой кабальеро даже не пошевелился. Он оставался в тени, где находился прежде, в стороне от беседы. Граф тоже не стал требовать от него ответа, не попытался втянуть его в разговор. Похоже, Франческо сильно устал, так что не мог участвовать в их диалоге. Молчание было нарушено самим Баттифолле:
― В любом случае простите мою откровенность, если чем-то я был вам неприятен: я не хотел быть невежливым. ― Лицо Баттифолле расплылось в улыбке. ― Вовсе нет, хотя я причастен к вашему приезду во Флоренцию. И, мне кажется, вы задавались вопросом, почему я медлил и давал все эти разъяснения…
― «Всегда то, что намереваешься сказать, следует сохранить на конец, ибо то, что говорится в заключение, лучше запечатлевается в душе слушателя…» ― процитировал Данте по памяти отрывок из собственного трактата «Пир».[19]
― Действительно, ― произнес граф. ― Такое построение речи должно принести свой результат, скажем так. Но я еще раз прошу вас, Данте, сесть. Я знаю, что вам необходимо отдохнуть, и я не намерен слишком долго задерживать вас здесь. Однако важно, чтобы то, что я расскажу вам, запечатлелось в глубине вашей души, как вы сами говорите, и мне бы было удобнее, если бы мы могли говорить на равных.
Данте обдумал слова Баттифолле. Ему было любопытно узнать настоящие мотивы своего собеседника, а объяснения, которые ожидали его, обещали быть долгими. Он осторожно опустился на деревянную скамью позади себя. Он дал своему телу упасть на нее, и тело было ему благодарно. Поэт удостоверился, что у скамьи есть спинка, и прижался к ней спиной, расслабившись и стараясь освободиться от накопившегося напряжения. Губы Баттифолле растянулись в улыбке. Он был уверен, что теперь Данте станет восприимчивее к его аргументам.
― Как я уже вам сказал, ― продолжал Баттифолле медленно, подбирая слова, ― положение деликатное. И, я думаю, прежде чем посвятить вас в детали, вы имеете право узнать причины этого неожиданного путешествия во Флоренцию. Дело в том, что… ― Граф заколебался. ― Я хочу попросить вас о помощи.
Эта неожиданная фраза подействовала на Данте, так, как если бы его вызвали на эшафот. Он дернулся на стуле и произнес с раздражением и насмешкой:
― Вы говорите, что вытащили меня из моего убежища в Вероне, провезли через половину Италии по грязи, крови и нищете, ― начал Данте, направляя взгляд туда, где, как он знал, находился Франческо, ― чтобы привезти самого скромного из оскорбленных флорентийцев в ваш дворец с единственной целью просить меня о помощи? Помощи и чем и кому? Вам? Могущественному королю Роберту?
― Всем… ― ответил Баттифолле. ― Но более всего Флоренции.
― Помощь Флоренции? ― продолжал Данте с той же интонацией. ― Мои соотечественники годами яростно преследовали меня и мою семью. Они ограбили меня, забрали мое имущество. Они не готовы вернуть мне честь в городе, где я родился и откуда бежал, спасая свою жизнь. И теперь меня тайно вернули во Флоренцию, чтобы я смог в чем-то помочь?
― Это не совсем так, ― ответил граф. ― Действительно мало кто знает о вашем присутствии в городе. И никто другой знать не должен. Для вашей безопасности и для благополучного завершения миссии. Я думаю, что большинство флорентийцев никогда бы не прибегли к вашей помощи.
― Миссии? ― переспросил Данте, спокойно развалился на скамье и замолчал. ― Вы смеетесь надо мной…
― Никто над вами не смеется, ― произнес наместник. ― Если вы позволите все вам объяснить, то поймете это.
Данте казался очень довольным. Он лениво выговорил:
― Время принадлежит вам. Вы можете располагать им по собственному желанию. С моей точки зрения, пора перейти к делу.
Граф снова продемонстрировал свою лучшую улыбку, пытаясь создать атмосферу сердечности и соучастия, в которое готов был поиграть его противник. И продолжил свои разъяснения:
― Прекрасно… Вы знаете, что три года назад Флоренция стала испытывать настоящий страх перед императором, влиятельные партии этого города попросили защиты у короля Роберта. Ему отдали власть над городом на пять лет. Ситуация предполагала несомненную зависимость Флоренции от Пульи. Но нельзя забывать, что ряд обязательств и соглашений Роберту трудно выполнить, принимая во внимание характер флорентийцев. Вы сами говорили, что существующие во Флоренции внутренние разногласия могут соперничать по силе с внешней угрозой.
Данте в ответ лишь иронически наклонил голову, словно соглашаясь со словами наместника.
― Роберт принял от Флоренции прошение в мае 1313 года от Рождества Христова, ― продолжал Баттифолле. ― Так же поступили другие города Тосканы, такие как Лукка, Прато или Пистойя. И, можете поверить, большинство думало, что эта сеньория спасет Флоренцию от свирепых внутренних разногласий, поскольку горожане воевали между собой, и многие превратились в бродяг ― половина города изгнала другую половину. В итоге король решил посылать в город своих наместников, которые менялись бы каждые шесть месяцев. Первый наместник, мессер Джакомо де Кантельмо, который прибыл во Флоренцию в июне, к своему огромному удивлению, увидел, как много вопросов вызывает его персона. Его открыто не отталкивали, но были готовы сделать его существование невыносимым. Через месяц он попросил помощи для поддержания спокойствия в городе, и внутренние распри повернулись против защитника города!
