— Романский период?
— Романский? Очень сомневаюсь. Впрочем, в архитектуре я ничего не смыслю. В такой поздний час погост обычно закрыт, поэтому пойдемте-ка лучше по главной деревенской улице. А вы тем временем ведите репортаж с места событий.
— Вы намерены не давать мне прохлаждаться, да?
— Для меня, Джон, есть кое-что поважнее, чем просто «прощупывать» вас.
— Бордюрный камень.
— Спасибо. Несмотря ни на что, я хочу жить. Все еще хочу жить, черт побери! Жить в мире, в реальном мире! И что бы там ни говорили о слепоте и глухоте, это отнюдь не синекура.
— О слепоте и глухоте?
— Помню… помню, еще до катастрофы — хотел бы я посмотреть на того, кто осмелился бы сейчас сказать подобное мне в лицо, — так вот, помню я один разговор на званом обеде о преимуществах — и о недостатках… о преимуществах и недостатках слепоты и глухоты. И знаете, все неизменно сходились на том, что глухие оказываются в наихудшем положении. Если выразиться точнее, им приходится хуже. И всегда слышишь одни и те же «бородатые» доводы. Глухие-де отрезаны от мира: ни разговора, ни музыки; им, бедным, недоступен Моцарт… Почему-то из композиторов называют одного только Моцарта… И отрезаны они, мол, от мира так, как слепым и не снилось. Чушь! Гнусный, чудовищный вздор! Ведь мир, Джон, мир наш создан для того, чтобы его видеть! Видеть! А все остальное, что есть в нем, все, даже Моцарт, второстепенно по сравнению с тем, что надо видеть. Теперь-то я это знаю.
— Не сомневаюсь, что вы правы.
— Тогда вы должны понять, как мне важно, чтобы вы описывали этот мир, причем описывали очень точно. По крайней мере у нас, у слепых, есть перед глухими одно неоспоримое преимущество. Попробуйте-ка описать глухому концерт Моцарта для фортепиано.
— Н-да… только ведь он останется столь же глух к этому описанию, что и к фортепианному концерту…
— Ну, вы же понимаете, о чем я.
— Просто я думал, вы настолько хорошо знаете эту деревушку, что мне нет большого смысла…
— Нет смысла? Ну, судите сами. Предположим, я вышел бы гулять и глаза мои были бы еще при мне; я бы шел и поглядывай по сторонам, верно? Независимо от того, насколько хорошо я знаю эту деревушку. Я, Джон, человек наблюдательный, всегда этим отличался. И ничуть не утратил наблюдательности теперь, когда ничего не вижу.
— Вы правы. Так. Ладно. Сейчас, стало быть, мы прошли церковь и идем по дороге, которая, видимо, уведет нас прочь из деревни. Я не заметил ни единой таблички с названием и что это за улица, сказать не могу.
— Она называется Камберленд-роу. Но это не важно. Продолжайте.
— В данный момент идем вдоль погоста. В лунном свете он выглядит довольно страшненько, прямо-таки сюрреалистично; а кроме него, я пока что приметил только клуб Британского легиона и один-единственный магазин. По-моему, там размещаются одновременно и зеленная, и табачная лавка, и почта. В витрине висит множество открыток с объявлениями. Сейчас поглядим. Продаются новорожденные щенки. Силихем-терьеры, если вам интересно. Подержанный «лендровер». Любительский драмкружок дает спектакль «Свидетель обвинения». Уборщица предлагает свои услуги.
— Очень может быть, что это наша миссис Килбрайд. Она никогда не упустит случая подцепить новых клиентов.
— Имя не указано. Только номер телефона. Не могу прочесть без…
— А, не важно, не важно. Если это ее номер, он записан у меня дома. А если не ее, какая разница? Учитесь тщательнее отбирать информацию и подавать ее более лапидарно. Старайтесь четко выстраивать свои сообщения.
— Сейчас идем мимо кафе. Кафе-кондитерская миссис Эффингем. Написано все правильно, без финтифлюшек и подделок под старину. Рядом, похоже, обувная мастерская. В витрине сапожная колодка и несколько пар женских туфель. Очень пыльные с виду. Давненько, видимо, они там стоят. Все — грубоватой работы уличные туфли на шнурках. И на этом торговый квартал, по-видимому, кончается. Нет-нет, я ошибся. Впереди, на нашей стороне улицы ярко освещенное здание… Подходим к краю тротуара… Возможно, пивная или гостиница.
— И то и другое сразу. Какие-то признаки жизни есть?
— Есть. У входа стоит небольшая группа людей. Должно быть, они только что там выпивали. Две пары… средних лет, точнее, уже почти пожилые. Хорошо одеты. Одна из женщин натягивает перчатки. Стоят прислонясь к двум припаркованным друг за другом машинам. Машины — «вольво» и, если не ошибаюсь, «бентли» — наполовину въехали на тротуар.
— И мы теперь подходим к ним, да?
— Да.
Слушайте, Пол, здесь есть приятная на вид дорожка… прямо перед нами, слева, узенькая тропинка… если хотите, можем свернуть на нее. Я подумал о том, что вы мне на днях рассказывали, помните? О самых тяжких минутах вашей жизни?
— А. Да нет, какого черта. Все равно рано или поздно это с нами произойдет, вернее, с вами произойдет, так что пускай уж происходит сегодня, прямо сейчас. А с другой стороны, может не произойти вообще. Такое ведь случается не каждый раз. Пускай полюбуются на мою физиономию. Зато мне по крайней мере не придется смотреть на их мерзкие хари.
— Ладно, раз вы сами того пожелали.
— Ну?
— Что?
— Была какая-нибудь реакция?
Пожалуйста, не стесняйтесь в выражениях. Я переживу.
— Да, реакция была.
— Ну и?..
— Никто ничего не произнес. Они все как воды в рот набрали. Но женщины наверняка видели вас. Это было ясно по их лицам. Затем одна из них толкнула мужа локтем.
Знаете, Пол, мне кажется, они все еще наблюдают за нами. Я прямо чувствую, как четыре пары глаз впиваются мне в затылок. Неужто вы не чувствуете?
— Суки безмозглые.
— Неприятно получилось.
— Мне, наверное, пора бы привыкнуть.
— Пойдем дальше, Пол? Или?..
— М-м-м.
— Дальше пройти хотите.
— А. Да, конечно. До конца дороги. Там, между прочим, и деревня кончается. Потом двинемся назад к дому.
Но только, Джон, если вы не против, давайте пока обойдемся без сопроводительного текста. Немного погуляем молча.
— Ладно.
— Извините.
* * *
— Что? Кто это?
— О господи, простите великодушно. Я не знал, что вы…
— Ради бога, закройте дверь!
Вы закрыли дверь?
— Да, да. Дверь закрыта.
— Но только не плотно, помните?
— Нет, нет, не плотно. Я помню. Не волнуйтесь. Я оставил небольшую щелку. Слушайте, Пол, я правда очень огорчен своей промашкой. Не знаю даже, что тут и сказать. Дверь была открыта, и я подумал…
