порции облегчения.
– Вы выдвигали свою кандидатуру на муниципальные выборы депутатов Горнозаводского округа. – Раздалось за дверью кабинки.
– А это тут причем?
– Зачем?
Завадский открыл глаза, застегнул ширинку и спустил воду.
– Хотел сделать что-то полезное.
– Я серьезно.
Завадский вышел из кабинки. Мужчина стоял в проеме, отделявшем зону туалетов от умывальников, теперь уже полностью перегораживая проход.
– Это… это просто шутка.
– Шутка?
Завадский молчал, чувствуя себя школьником, которого припёрли к стенке, разоблачив в чем-то постыдном. Депутат Завадский – смешно, ничего не скажешь. Что же на него нашло тогда? Нет, понятное дело, он ни на что ни рассчитывал. Все закончилось ожидаемо – едва скрываемыми усмешками коллег и оправданиями в виде алкогольных пари. И все же… Сам себя он убеждал, что дело в той соблазнительной аспирантке, с которой он занимался сексом на преподавательском столе в своих фантазиях.
– Чего вы хотели?
– Ничего не хотел, простите, мне правда пора…
– Не терпится добраться до дна?
– Что?
– Куда здесь можно торопиться? – мужчина развел руки и скрестил их на груди.
– О чем вы вообще говорите? Кто вы?
– Можете считать меня своим последним шансом.
– Ясно.
– Не в том смысле, о котором вы подумали, встретив психопата с ножом в туалете.
Завадский нахмурился.
– Если вы на что-то намекаете, то у меня нет проблем.
– Тогда скажите, что вы тут делаете.
– А вам что за дело? От ошибки никто не застрахован!
Мужчина покачал головой.
– Ошибка – это случайное отклонение от правильных действий. А вы очень долго и упорно стремились оказаться в заднице.
– Что, простите?
– На самом деле это ведь не сложнее трюка с огненным кораблем.
Мужчина двинулся ему навстречу. Завадский отступил.
– Напомните еще раз, что вам от меня нужно?
– А разве я говорил, что мне от вас что-то нужно?
– Вы в курсе моего дела?
– Иначе бы меня здесь не было.
– Послушайте, я в самом деле в сложной ситуации.
– Не вижу, что вы это понимаете.
– Понимаю? Что… что я, по-вашему, должен понимать?
– Вспомните, что вы обычно говорите студенту, который спрашивает почему его ответ не тянет на пятерку и представьте, что этот студент вы.
– Вы хотите мне что-то сказать?
– Слова бесполезны, если люди не хотят их слышать.
– Я не понимаю…
– Вопрос-то на самом деле простой: один неудачник выбрал достаточно распространенный среди неудачников способ решения всех проблем – сознательно завалить себя неудачами, в надежде что какая-нибудь из них его наконец похоронит.
– Нет. – Запротестовал Завадский. – Я… я не согласен. Я плыву по течению, может, да, но…
Мужчина улыбнулся.
– Когда же вы начнете думать, Завадский?
– Черт возьми, это же…
– Думать!
Завадский посмотрел в пол. Он хорошо помнил, что говорил студентам, которые спрашивали почему получили тройку за правильный ответ и попытался сделать то, чего ждал от них – то есть попытался задуматься всерьез, не искажая мыслительный процесс инфантилизмом, желаниями и страхами. Разглядывая трещину на плитке, он вынужден был признать, что, учитывая собственное состояние, имел достаточно высокие шансы угодить в ловушку избегания. Без знания деталей это тянуло на четверку.
– То есть… то есть вы хотите сказать, что… что все возможно не то, чем кажется?
– Боже мой, да вы и заикаетесь прямо как студент.
– Но зачем… – Начал было Завадский и тут же догадался. – Проверка?
– Тройка с минусом вам, профессор. – Спокойно сказал мужчина, складывая нож и убирая его в нагрудный карман. – На левой створке сломан замок. Если приподнять и потянуть на себя, получится открыть окно.
– Подождите… Все настолько серьезно? – Завадский сделал акцент на слове «настолько».
– Времени у вас нет.
– Но… но… но… что буду делать, у меня же семья!
– Первый шаг всегда делать сложно. И чем дольше будете тянуть – тем сложнее.
Завадский несколько секунд пристально глядел в глаза мужчины, затем медленно развернулся, подошел к окну, ощущая как из глубин подсознания поднимается тот же загадочный дух, который завладел им на последней лекции.
Рукоятка осталась в ладони, когда он попытался ее повернуть. Он положил ее на подоконник, потянул на себя пластиковую створку, она поддалась, впуская холодный ветер. Завадский почувствовал острое необъяснимое желание распахнуть окно, выпрыгнуть на отмостку и ринуться в лес. Мчаться без оглядки, как в детстве, надеясь убежать от проблем. Пока он думал об этом, за окном будто из-под земли бесшумно возник заяц.
– А что будет, если… – Начал Филипп, поворачиваясь к мужчине, но вместо него увидел крепкого хмурого конвоира с жетоном на груди.
– Вы Завадский? – спросил конвоир, строго поглядев на окно за спиной Завадского.
– Да.
– Что вы тут делаете? Вас повсюду ищут.
– Простите! – перепугался Филипп и быстро вышел из туалета.
Первое на что он обратил внимание – тон судьи изменился. Голос дамы в мантии при оглашении приговора стал деревянным и неуверенным, на смену сонливой монотонности пришла визгливая нервозность. Она быстрее стала читать по бумажке, в десятый раз, наверное, описывая старую как мир историю преступления. Только теперь формулировки звучали зловеще. Теперь юридический канцелярит ткал из Завадского образ расчётливого злодея, а не неудачливую жертву низменных страстей. Звучало, это, конечно смешно для тех, кто Завадского знал. Только самому Филиппу было не до смеха. И если раньше он держался за образ мелкого неудачника, которого просто использовали, как обычно используют неудачников, то теперь он все понимал. Адвокат смотрел в стол приподняв брови. Лицо – маска опытного провинциального актера, исполняющего заученную роль. Взгляды окружающих таили злорадство спасенных счастливцев, лицезреющих вечное падение неудачника.
– Подождите! – вдруг подпрыгнул Завадский. – Что это?! Да ведь все не так было!
– Сядьте! – прошипел адвокат и дернул его за пиджак.
Судья постучала молоточком.
– Ну ты! Заодно с ними! – Завадский толкнул адвоката в плечо – совсем легонько, но сразу же устыдился.
Даже такое сильное чувство как возмущение несправедливостью неспособно взломать клетку, построенную зайцами.
Завадский покосился на конвоиров, которых было теперь двое (к двухметровому «знаку вопроса» добавился тот, который нашел его в туалете).
– На основании части третьей статьи шестьдесят девятой… – бубнила судья.
Завадский начал задыхаться – как в детстве, когда пытался удержаться, чтобы не расплакаться.
