class="p1">Сын свистнул по-особому в знак приветствия, папа, разобрав его клич за шумом ветра и дождя, приостановился, потом, точно спохватившись, прибавил шагу. Замешкавшись на кромке дороги, Игорь Пантелеевич почему-то замахал рукой, то ли здороваясь, то ли, напротив, прогоняя. Колька ускорил движение, а отец шагнул с тротуара на дорогу.
Ослепительная рыжая молния рассекла тучи, все немедленно потонуло в грохоте. Полыхнуло ярко-преярко, на мгновение весь мир стал черно-белым и застыл, как на фотографии. И Колька вдруг увидел, почему-то как в замедленной съемке:
…отец вступил на проезжую часть…
…из-за дождевой завесы вылетел автомобиль с выключенными фарами…
…бац! Снова сверкнула молния – в призрачном блеске вспыхнула серебристая туша…
Раздался глухой удар.
Автомобиль налетел на отца, он ударился о капот, скатился на асфальт, замер вниз лицом. В сторону отлетели кепка, портфель, раскрылся блестящий замок, из портфеля вывалились какие-то бумаги, которые немедленно подхватил и погнал ветер.
В момент удара Колька зажмурился, хоть и на долю секунды. Потом по ушам ударил пронзительный вопль: «Убили!» – это бежала и кричала какая-то гражданка, которая была еле видна, она шла за отцом на большом расстоянии.
Новый раскат грома, с шумом, бурно хлынуло. Какой-то народ, прыгая через лужи, тоже бежал от платформы, только Колька этого не видел. Он сгоряча бросился наперерез машине – та, не снижая скорости, резко вильнула от него в сторону так, что ее занесло на мокром асфальте, и она чуть не слетела с дороги. Выровнявшись, автомобиль рванул прочь к переезду – и Колька рванул за ним, напрасно рассчитывая догнать полсотни лошадей на своих двоих. Машина, окутавшись ядовитым сизым дымом, растворилась в дожде, а Колька пришел в себя, лишь пробежав за ней с полкилометра. Ошалело оглянулся, развернулся – и таким же образом, сломя голову, кинулся обратно. Подобрал по дороге отброшенный зонт, который все это время катился за ним, гонимый ветром. В голове выла и стучала мысль: «Папа. Папа. Папа!»
На месте собралась небольшая толпа, поскольку за это время прибыла еще электричка, и уже с нее набежали люди. Плотным кольцом окружили лежавшего, встревоженно расспрашивали друг друга, напирали. Кто-то спрашивал, что случилось, кто-то справедливо требовал звонить 03, кто-то – 02.
Колька с разбегу врезался в толпу, стал пробиваться, чужие люди его не узнавали, не пускали, ругались, кто-то даже выдал тычка. Однако нежданно пришла подмога. Какой-то человек скомандовал расступиться:
– Не толпитесь, не цирк. Я врач! Дайте дорогу!
Его послушались, Колька увязался за ним. Врач опустился на колени, перевернул тело, его большие белые, длиннопалые руки уверенно расстегивали отцовскую рубашку, ощупывали шею, грудь, проверяли пульс.
– Жив, – бросил врач.
Глаза папы были плотно закрыты, голова чуть покачивалась на шее. Колька, достав платок, принялся вытирать лицо отца, врач строго приказал:
– Не мешай.
– Это его сын, – сообщил кто-то, узнав Кольку.
– Понял. Тогда перенесем его на дачу – это тут, рядом. Угол Пилотной и Нестеровской, дом три. Помогай, как тебя по имени?
– Николай.
– Хорошо, – распорядился медик, – только бережно. Бери за ноги. Евгений Петрович, пособи.
Еще один человек, вроде бы знакомый, в гражданском, подхватил отца под одно плечо, врач – под другое, Колька взялся за ноги. И двинулись все вместе к крайней, ближайшей даче, оставив весь народ на улице. Внесли внутрь. Второй, который Евгений Петрович, сказал:
– Володя, на диван можно.
– Кладем. Аккуратно разворачивайте, как можно меньше движений.
Кольке почему-то показалось, что отец уже не дышит. Внутри аж все рыдало, и все-таки он сдержался, и спросил самым спокойным образом:
– Он жив?
Врач, которого назвали Владимиром, удивленно глянул, отвесил легкий оживляющий подзатыльник:
– Я же сказал – жив. Не время истерить, Николай. Беги вызывай скорую, тут у соседей телефон.
– Знаю!
Врач крикнул ему вслед:
– Скажи, что черепно-мозговая травма, сбит автомобилем, полная потеря сознания!
– Дом три дробь один, угол Пилотной и Нестеровской, – добавил хозяин дачи.
Колька пробежал по мокрым плитам дорожки, распахнул калитку – и чуть не зашиб какую-то дамочку в черном, блестящем от воды дождевике. Та не упала, но переполошилась:
– Что это? Ты кто? А где…
Колька, понятно, не докладывался, он понесся, скользя по мокрой глине и траве, на дачу номер семь по улице Нестерова, где постоянно жили престарелые родители товарища Луганского, и потому у них давно был установлен телефон. Старики Кольку знали очень хорошо и потому без вопросов допустили в дом. Услышав разговоры – сначала с дежурным милиции, потом скорой, – тотчас спросили, как папа, не надо ли чем помочь.
Колька утверждал, что все в полном порядке – то ли их успокаивая, то ли себя. Вежливо попрощавшись, парень помчался обратно на дачу – и уткнулся в закрытую калитку. «Зачем же они дверь закрючили? Как же врачи зайдут, милиция?»
Его-то самого закрытые ворота давно не смущали, даже такие высоченные. К тому же это знакомая дача, в те времена, пока она пустовала, а Анчутка с Пельменем бродяжничали, тут они тоже хозяйские матрасы потрошили в поисках сокровищ. Поэтому он с той поры помнил про калитку, которая вела в лес и хронически не закрывалась. Парень промчался вдоль забора – так и есть, и калитка на месте, и вертушка та же, которую легко открыть простой палочкой.
Колька проник в дом, миновал темную прихожую, очутился в гостиной, она же столовая – большая просторная комната, отделанная деревом, с выбеленной и отделанной кафелем печью-голландкой. По одной стене шли забитые книгами полки, по другой были развешаны ковры, картины, различные тарелочки-подносики.
Отец лежал на кожаном диване, с уже перевязанной головой. Рядом сидел врач, держа наготове шприц, собираясь сделать укол. Услышав шаги Кольки, обернулись двое других – хозяин дачи, знакомый человек, и дамочка, с которой парень столкнулся в проеме калитки.
– Вызвал? – спросил врач, не поворачиваясь.
– Так точно.
– Молодчина.
И четко, твердо вонзил иглу в отцовскую руку. Колька сглотнул. Почему-то показалось, что рука у папы такая сине-белая, тонкая, опавшая, как у мертвеца. Он отвернулся.
Евгений Петрович, подойдя, молча приобнял, а дамочка немедленно принялась болтать.
Колька вспомнил, где он ее видел – на открытии дороги этой проклятущей, она была среди гостей, с этим вот, Евгением Петровичем. Что тогда, что теперь в какой-то выпендрежной шляпке, только теперь сняла ее, встряхнула черными кудряшками. По комнате поплыл запах и духов, и вина. А может, не от нее, а от стола, накрытого для застолья, было тут и графинчиков, и бутылок немало, хотя тарелок использованных только две. Девица заговорила, быстро, сбивчиво, не совсем внятно:
– Авария, что авария, главное – что жив! Со
