и он впился взглядом в морщинистое лицо Уйза.
— Принца попытались убить, а перед этим меня отравили. Яд был в салате. Я подозреваю Марана: есть предложения. Что с этим делать?
Лекарь захлопал глазами и попросил рассказать все в деталях, но сначала порывался осмотреть Рихтера. Кнайт его успокоил и кивнул на кресло, словно не он был в гостях у лекаря, а наоборот.
— Не знаю, что у вас здесь творится, но кому-то жизнь его высочества не дает покоя. Просто так пробраться в замок невозможно, только с чьей-то помощью, но тогда убийце пришлось бы выбираться тем же путем… — Кнайт лукавил: не стоило упоминать, что ему все известно. В противном случае его первым же и начнут подозревать, а там найдется какой-нибудь свидетель преступления, тот же Маран, вздумавший спасти собственную шкуру за чужой счет.
Лекарь выслушал его до конца, как и аргументы о двуличности Марана, который, судя по всему, продался тому, кто посулил больше денег.
— Оставим это дело магу, а сейчас отправляйся отдыхать, я сам доложу королю о нашем разговоре, — Уайз встал с кресла. — Но как ты смог выжить после яда, не зная, какого именно? — отбросив формальности, полюбопытствовал лекарь.
Кнайт остановился у двери и, не оборачиваясь, ответил:
— В Форте меня снабдили всем необходимым: кочевое племя разбирается в большинстве ядов и противоядиях лучше любого фейтского лекаря. Может, вам следовало отправиться туда? А не проходить практику у магов ордена, — и ушел, оставив того в задумчивости.
«Этот Кнайт — непростой малый, — в который раз подумал Уайз. — То молчит постоянно, а то как выдаст нечто невообразимое. Видимо, нелегко ему пришлось, раз он столько знает. Странно для простого солдата…» — спать он не лег и, переодевшись, поспешил к магу, а затем к королю.
Позже маг действительно подтвердил подозрения Виолента, но о том, как его величество избавился от убийцы брата и нашел ли заказчика, Кнайт так и не узнал. Его не интересовали дворцовые интриги. Когда Ульрих решил вознаградить рыцаря, Виолент ответил:
— Ваше величество, сейчас я ни о чем вас не попрошу, позвольте мне подумать, и, когда я точно буду знать, что хочу, то непременно сообщу.
Король согласно кивнул, помня слова Уайза о некоторых странностях телохранителя, и все же за жизнь брата даровал Кнайту одного из своих белоснежных жеребцов и официально посвятил в рыцари. Виолент получил титул, которого жаждал со времени смерти отца. А когда пришло время, он действительно пришел к королю с просьбой дать благословение на брак с леди Амальтеей, дочерью лорда Урсуса.
Его Величество помнил старого друга и даже помыслить не мог о том, как тесен мир и что Кнайт питает к девушке нежные чувства. На грамоте он поставил свою печать и разрешил рыцарю отправиться в путь, освободив от обязанностей при дворе, но добавив, что ждет его возвращения.
* * *
Выдохнув облачко пара, Кнайт натянул одеяло до подбородка и, прислушиваясь к ночной тишине, стал медленно засыпать. Лунный свет коснулся выпавшего из-за ворота колеса Фортуны, и амулет слабо блеснул.
На рассвете от костра остались слабо тлеющие угольки, которые Виолент залил родниковой водой, затем напился и, умывшись, наполнил флягу. По пути конь хрустел предложенной морковкой, а Виолент неторопливо жевал кусок хлеба.
— Очень скоро доберемся до моря, придется тебе потерпеть качку, — Кнайт похлопал Рейджа по крупу, и тот недовольно фыркнул.
— Ну что поделать, знаю я вашу благородную породу, не любите воду. Вам подавай ее только в хрустальных поилках да сочную траву. Обещаю, долго мы плыть не станем.
Конь хлопнул большими серебристыми глазами и, перестав хрустеть, перешел на галоп, наслаждаясь бегом.
[1] Злопамятный, мстительный — англ. vindictive.
Глава 4
Паж Кубков
«Вы преодолели препятствия и можете видеть вещи в новом свете. Оставайтесь открытыми для помощи других».
Путника на вороном жеребце люди в деревне заметили сразу же, но их полные надежд взгляды вмиг потухли, и они позабыли о человеке.
Кони черной масти имелись почти у каждого уважающего себя воина. Всадник остановился у постоялого двора, и с некоторой ленцой к нему подошел мальчишка-конюх в холщовой рубахе. Поймав монету, он попробовал ее на зуб, как учил отец, и увел жеребца под уздцы в приготовленное стойло. Отец конюха подрабатывал вышибалой, избавляя трактирщика от неугомонных посетителей, когда те напивались до беспамятства. Пусть лучше побузят у моря, поближе к ночным певуньям или, как их еще называли, русалкам, чем разнесут имущество трактирщика. Все, кто живет на побережье, знают, что хвостатые красавицы появились вовсе не из пены, а из счастливых слез Фортуны. Однако певуньи — отнюдь не милые и безобидные создания, а кровожадные морские жительницы, вкушающие человечину, обернутую водорослями, или глазные яблоки с мидиями. В лунные ночи русалки любили приплывать к берегу, и тогда если в воду на их пение забредал какой-нибудь подвыпивший малый, то беднягу находили под утро лицом в песке с улыбкой идиота. Убитый больше никогда не выпьет вина, ведь в его желудке алела дыра, а разбросанные внутренности вперемешку с водорослями щедро посыпаны песком.
Это русалки устроили пир после полуночи, не заботясь о фигуре; останки подъедали мелкие крабы или голодные коты. Раньше убийства случались чаще, поэтому люди обратились за помощью к сюзерену, а тот к своему магу.
В деревушке Перл, куда приехал путник, люди жили дарами моря и поставляли морепродукты в домены[1] лорда Урсуса. Но приближалось полнолуние, а маг не явился в срок, и жители нервничали, переживая, как бы русалки не разъярились и не выползли на берег. По слухам, они могли становиться двуногими девушками и знакомиться с мужчинами, а затем приводить их к морю сестрам на ужин.
Когда люди увидели всадника, то решили, что это скачет их маг, но обознались.
У входа в таверну на земле сидел перепачканный мальчишка в лохмотьях. Босой, со свежими кровоподтеками на лице и костлявых руках, он просил не денег, а еды, вымаливая у мимо проходящих кусочек хлеба. При виде незнакомца ребенок испуганно сгорбился и, словно грязный котенок, убежал, скрывшись в тени соседних домов.
Мужчина толкнул дверь таверны и вошел в тускло освещенное помещение. Массивные балки из дерева поддерживали беленый потолок, над кованой люстрой темнели следы от свечной копоти. Выскобленные до блеска столы занимали компании рыбаков и приезжих, под потолком висела дымовая завеса, тянущаяся от попыхивающих трубками мужчин. Привыкший к галдежу трактирщик смерил нового гостя быстрым, но наметанным взглядом и едва заметно кивнул охраннику, чтобы тот за ним понаблюдал. Явно
