осознанно (или же сначала неосознанно, а потом осознанно) выбрали криминальный путь как основной в своей жизни. Их и романтизируют, и винят во всех бедах, и изучают, строча и переписывая очередные околонаучные труды.
Я не вижу смысла говорить о них хоть как-то подробно, так как это такие же люди, как и все остальные. Их психология неотличима от других. Их мотивы такие же, как и у всех, – быть сытыми и по возможности счастливыми. Зачастую им приписывают роль хранителей ценностей, понятий и традиций. Но и это не так. Понятия и традиции формируются бытом и особенностями существования закрытых коллективов.
Единственная группа, которую стоит из них выделить, – авантюристы.
«Авантюризм как основная черта характера». Эту строчку можно вписать в резюме очень многим. Но если обычно, когда мы говорим про авантюристов, перед внутренним взором возникает кто-то обаятельный, умный, хитрый, изворотливый и расчетливый, то в жизни такие встречаются редко. А уж до тюрем они доходят еще реже. Особенность отечественных мошенников – в их крайне низком интеллектуальном уровне. Они лихи, ситуационно хитры и изворотливы. Но почти не умеют хоть немного просчитывать ситуацию наперед. Оттого мы и встречаемся в стенах СИЗО.
Многие из них поверхностно обаятельны и обладают хорошо подвешенным языком. Но каждую свою схему они регулярно проваливают, попадаясь на мелочах. Я не говорю только о тех, кто сидит по мошенническим статьям. Статьи у них могут быть разные, от хулиганства и воровства до тяжких телесных и убийств. Но их объединяют характерологические особенности и непробиваемый оптимизм.
Время, ожидание и мечта
В тюрьме время ощущается физически. Всем телом. С одной стороны, ты на работе, и даже есть какие-то должностные обязанности. С другой – там всегда много свободного времени, и не рефлексировать, не думать, не придумывать, «почему ты здесь и какое твое место во всем этом», просто невозможно. Если бы это была та работа, где на счету каждая минута, этих мыслей могло бы и не быть. Но в тюрьме слишком много людей, чьи судьбы остановились, замерли в ожидании нового поворота. И невольно, даже с удовольствием, ты погружаешься в этот общий поток сознания, и привнося в него что-то свое, и присваивая чужое.
Тюрьма – лучшее место для изучения времени. Здесь его полно! Оттого оно и утекает постоянно сквозь пальцы. Основная единица измерения времени в застенках – годы. Ими измеряют сроки. Сроки отсидки, сроки службы. Становится важной каждая мелочь: в условиях информационной депривации люди начинают сочинять, придумывать собственную судьбу. О том, что есть другие судьбы, многие слышали, но реальность – она здесь. А фантазии необходимо цепляться за реальность. Галлюцинации – удел избранных, остальные же довольствуются иллюзиями – прошлого, настоящего, будущего. И когда минуты сжимаются в годы, они причудливо обрастают подробностями, преломленными воображением памяти.
У зека всегда есть цель: оказаться по ту сторону забора. Но достижение этой цели не так уж важно, куда важнее культивирование идеи свободы.
Все оттого, что есть мечта – покинуть обшарпанные стены. А куда дальше? Обратно за мечтой. Этот круг неразрывен. Ведь черно-белое всегда влечет к себе черно-белых людей. Не верьте тем, кто бьет себя пяткой в грудь и утверждает, что никогда сюда не вернется.
Те, кто не вернется, об этом молчат. Остальные всегда стремятся обратно, пусть неявно, скрытно, прикрываясь всякой глупостью, допускают возможность правонарушения только лишь потому, что это снова даст им возможность мечтать.
А чем мечта о свободе отличается от остальных мечт? В первую очередь своей иллюзорной реальностью, пониманием, что это такое. В тюрьме становится ясно, что свобода – она там, за забором. Но не дай бог там оказаться. Это смертельная скука – нести ответственность за самого себя.
В заключении никто не несет ответственности. За контингент отвечают сотрудники, за сотрудников – начальство, за начальство – высокое начальство. Это очень удобно и понятно. Всегда есть виноватый, всегда есть на кого свалить вину.
Мечта об абстрактном не дает результата, она стирается, становится все менее понятной. Потом жена, дети, работа до шести и футбол по телевизору. А еще и ипотека. Здесь же – ты знаешь, хоть и примерно, когда и что тебя ждет, «кто меня там встретит, кто меня обнимет и какие песни мне споют»[7].
А самое забавное в этих рассуждениях – все всё прекрасно понимают. И играют по этим правилам. За редким-редким исключением. Например, однажды один арестант сумел выкрасть ключ у режимника и открыть около десяти камер, пока руководство не опомнилось и не задержало этого чудака. Развлечение продолжалось около часа. И за это время никто, ни один человек не вышел из открытой камеры. Я уверен, если бы у них были ключи, они бы заперлись изнутри. И все потому, что за пределами камеры ты уже несешь за себя ответственность, а пять минут свободы никому не нужны. Всем нужна мечта о свободе, и не более того.
Я сознательно не говорю о ПЖ – пожизненно заключенных. Там события развиваются интереснее и несколько иначе. Но даже они имеют свет в глазах – у них тоже есть мечта!
Любая мечта, а особенно мечта о свободе, неразрывно связана с ожиданием.
Ожидание. Почему выделяют только пять чувств? Осязание, обоняние, вкус и еще что-то там. А как же ожидание? По-моему, одно из важнейших чувств для человечества – это чувство ожидания события, которое может и не произойти. Никогда. Или сразу. Какая разница? Все полнятся представлениями, надеждами – как оно будет?
Тюрьма и ожидание неразделимы. Любой преступник оставляет следы. Или нет. Но он всегда ждет – а схватят? Докажут? А оказавшись в застенке, сразу снова начинает ждать – когда обратно.
Один человек освободился в пятницу (в четверг я его консультировал в колонии), в тот же день украл на ближайшем вокзале кошелек, и в понедельник я его принимал в СИЗО. Он, по обыкновению, жаловался на произвол полиции, говорил, что его подставили и так далее. Но он приобрел самое главное – возможность ждать свободу. Свобода как таковая его не интересовала – он не знал, что с ней делать. Вообще не знал.
Как и многие люди совершенно не представляют, что делать с мечтой, если вдруг она реализуется. Это интересная проблема – сбывшиеся мечты. «А сбывшимися сказки не бывают»[8]. Большинство после подобного теряют всякое представление о смысле, грустят, спиваются и творят прочие бесчинства.
Тюрьма дает самое главное – возможность лелеять мечту, желать, трепетать… У людей, ранее отличавшихся молчаливостью, сухостью, черствостью, в тюрьме появляется замечательная гамма эмоций.
Знакомство с Пиночетом
Врач. Коллега, который покорил меня с первых дней работы, который произвел на меня крайне неоднозначное впечатление.
В первый раз он показался весьма занятным и бесполезно болтливым. Но впоследствии, вспоминая разговор, который произошел во время «собеседования», я понял, как много концентрированной информации я получил лишь за один короткий диалог. Попутно он задавал вроде бы ничего не значащие вопросы, которые по факту были частью его виртуозной диагностики.
«Врач с сорокалетним стажем», – представился он. Это была исчерпывающая самохарактеристика. И дальше: «Когда я был маленький, я оказался в спецбольнице. У меня принцип – работать рядом с Финляндским вокзалом». Свою карьеру он начал обычным врачом в спецбольнице, которая сейчас называется СПбПБСТИН – Санкт-Петербургская психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением. Это место, где проходят лечение пациенты, освобожденные от уголовной ответственности и имеющие достаточно серьезный диагноз, в связи с чем им и назначается лечение с интенсивным наблюдением. Но вскоре он перевелся в СИЗО «Кресты», где прошел путь от простого врача до главного врача тюремной больницы. Далее его карьера носила горизонтальный характер. Он стал главврачом ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий – место, где в советское время по решению суда проводилось принудительное лечение в связи с алкоголизмом или (реже) наркоманией). С распадом Союза развалились и ЛТП, зато перестало хватать места в единственном на тот момент СИЗО «Кресты», и, когда на улице Лебедева открыли новый изолятор, он перешел туда, все так же в должности главврача. С наступлением пенсионного возраста он вернулся в спецбольницу на должность заведующего одним из отделений. И последним местом его работы снова стали «Кресты», но уже в качестве обычного врача.
Пиночет – это его сценический псевдоним, погоняло,
