class="p1">— Вот на это, — сказал Филипп и, подняв упавший меч, направил его Лифу в грудь, а потом хмыкнул и отошёл в сторону, чтобы не дать повторить трюк.
Лиф, кряхтя, приподнялся на локтях. Из носа у него шла кровь, зубы были сжаты так, что вздулись вены на висках, а в глазах плескалась холодная ярость.
— Будем считать, что я победил. — Филипп крутанул меч в здоровой руке. — Я говорил, что магия тебе не поможет.
Барьер исчез, и Филипп вышел с арены, слыша, как кто-то требует с проспорившего деньги.
Корнелий Уэр одобрительно похлопал друга по плечу.
— Прекрасно, Фил! Я даже не сомневался. — Филипп закатил глаза: Уэр ужасно врал. — Теперь нужно возвращаться в Академию. Не хватало, чтобы у нас были проблемы из-за этого, так сказать, места. Тебе не помешало бы умыться, и мне всё ещё нужно тебе кое-что показать!..
* * *
Когда Эдвард узнал о сражении брата, его зависти не было предела. Значит, Филипп там развлекался, а ему приходилось сидеть в замке или довольствоваться сражениями с ожившими чучелами!
Он ждал собственного поступления в Академию три года! Но если у Филиппа испытание было перенесено на более раннее время, то Эдварду после четырнадцатилетия пришлось ждать. И он так изводился, что не мог даже прикоснуться к книгам, которые советовал брат. Ему больше хотелось узнать от Филиппа, в чём же заключалось то испытание, о котором никто ничего не рассказывал. Брат тоже молчал.
Но время не стояло. В один день Эдварда привели в тот же белый зал с куполом и стенами-сотами, и покинул он его с разочарованием. «И это было испытание?» — думал Эдвард, и результаты ждать ему уже не хотелось. Чего Филипп о них так переживал? Но и результаты пришли, и отец остался доволен, и Эдвард не понимал, как оценщики хоть что-то разобрали в тех картинках, которые он видел. Он запомнил лишь огонь. Тёмно-красное пламя, которое заволокло всё вокруг, сжигая прочие картины и до боли слепя глаза.
Эдвард не понимал, что это такое, а потому результаты его ни капли не волновали. А вот предстоящий бал — да. Там он должен был получить одну из двух оставшихся семейных реликвий. И если результаты «испытания» оставались для него загадкой, то кое-что Эдвард знал наверняка: он возьмёт меч. Всевидящее око было прекрасной, заманчивой вещицей, но нельзя было не признать — даже в четырнадцать лет Эдвард был своей стихией. Он с удивительной простотой и естественностью выполнял любые задания, играл с огнём, будто тот был живым и разумным. С огнём у Эдварда было то самое взаимопонимание, которым обладали истинные пиромаги и аурники. Пиромагом был как раз дед Эдварда и Филиппа, бывший обладатель Огненного меча. И самым страшным, единственным, о чём Эдвард переживал, было, что меч не выберет его, останется лежать в чёрном саркофаге, пока новому наследнику рода Керреллов не исполнится четырнадцать.
* * *
Полный зал сиял сотнями свечей, блеск их искрился в хрустальных бокалах, в идеально начищенной посуде, на платьях девушек, в драгоценных камнях украшений. Эдвард, полный восторга, ходил по залу, здороваясь со всеми, переговариваясь со знакомыми мальчишками, молодыми графами и герцогами, разглядывал девушек, будущих леди, собравшихся стайками и становившихся отчего-то очень весёлыми, когда Эдвард им улыбался. От этого радость, скапливаясь в груди, раздувалась и хотела выплеснуться громким смехом или ещё чем-то очень неуместным, когда ты принц, виновник торжества и на тебе сосредоточено внимание всех и вся.
Шарик настроения начал медленно сдуваться, когда мистер Ларс, взяв Эдварда за плечо, тихо передал, что его величество просит сына подойти к нему. Начиналось.
Эдвард чётко помнил, как его брат три года назад стоял на этом же месте. Отец произносил такую же речь, весь зал смотрел испытующе, в ожидании, гадая, какую реликвию получит мальчик. От этих взглядов становилось не по себе.
Эдвард посмотрел на следящего за ним Филиппа. Тот хмурился, нервничал, словно боялся, что младшему брату достанется то, что он так хотел. Филипп столько раз насмешливо говорил, что если он не получил такой важный артефакт, то Эдварду и мечтать не стоит. И как же заманчиво было утереть Филиппу нос!
Но Эдвард мотнул головой: он не должен был думать о таком.
Готовый выбирать, он вздохнул и в последний раз осмотрел гостей. Красивая девочка, которой он сделал лучший комплимент из всех, имеющихся в запасе, смотрела с едва заметным интересом, но, когда встретилась с Эдвардом взглядом, отвернулась и изобразила безразличие, словно приходилось наблюдать то, что она видела много раз.
Все ждали. Эдвард поднял взгляд на отца. Тот ободряюще кивнул, слегка улыбнулся и указал на саркофаги. Эдвард сосредоточился, зажмурился и дотронулся до первого попавшегося. Второй исчез. Рука провалилась в вязкую прохладу, но Эдвард не медлил: с подозрением косясь на раскрытую драконью пасть, он раскрыл саркофаг.
Восторженный возглас застрял в горле. С открытым ртом Эдвард смотрел на попавшуюся реликвию, а потом медленно, не веря, боясь, что та пропадёт, протянул руку. Все звуки стихли. Пальцы сжались на рукояти, и Эдвард отточенным движением, словно вынимая из ножен, достал загоревшийся в его руках меч.
Зал разразился аплодисментами. У Филиппа опустились плечи.
Эдвард сошёл с возвышения. Он держал меч и до сих пор не мог поверить. Его окружили, осыпали поздравлениями, а он задыхался от счастья. Эдвард прошёл через толпу, глупо улыбаясь и отвечая на поздравления. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось, что взрослые перестали казаться такими величественными, а друзья Филиппа и он сам — взрослыми. Словно меч дал доступ в совершенно новое общество. И Эдварда распирало от счастья и гордости за самого себя.
— Поздравляю, — сказал Филипп, иронично улыбаясь и положив руку на плечо брата.
Эдвард рассмеялся и хотел было поделиться радостью, как вдруг раздался лёгкий хлопок. Зал в один момент замолк. Все устремили взгляды на короля. Рядом с Элиадом Керреллом стоял человек в чёрной форме и что-то быстро и тихо говорил. Взволнованный непонимающий шёпот поднялся в зале. Элиад глубоко втянул воздух и сжал челюсти, его брови сошлись над переносицей, и лицо помрачнело. Филипп и Эдвард переглянулись. Они стояли достаточно близко, но всё равно не слышали ни единого слова, лишь гудение воздуха, словно кто-то наложил заглушающие чары. А его величество кивнул прибывшему и повернулся к залу; человек исчез.
— Прошу прощения за неудобства, которые мы будем вынуждены причинить каждому из вас следующим, — спокойным и серьёзным голосом произнёс Элиад, — но я вынужден сейчас же прервать торжество по чрезвычайным причинам.
