почувствовала с утра, увлеклась самолечением. Не думала, что получится так надолго. Больше не повторится".
В приемной, слава богу, никого. Ни Маши, ни других девочек. Видимо, разбрелись по отделам, разнося документы и корреспонденцию. Пользуясь передышкой, по-быстрому включаю компьютер и принтеры. Бросаю сумку на стол, заглядываю в ежедневник. Так, что тут у нас на сегодня? Ага, отчеты, бюджеты, планерка опять же…
Взгляд непроизвольно упирается в закрытую дверь кабинета Макса. Из-за плотной древесины не доносится ни звука, по матовому стеклу пробегают какие-то тени. Он уже здесь. Сидит, работает как ни в чем не бывало. Словно и не было между нами ничего. Никакой безумной ночи, никаких срывающихся в стон признаний…
Тяжело сглатываю и отвожу взгляд. Нечего сейчас об этом думать. Нужно подготовиться к планерке, разобрать бумаги. Наверстать упущенное за опоздание. А с Максом я поговорю позже. Сразу после общего собрания отдела. Заберу телефон, извинюсь и… И посмотрим, как пойдет.
Погрузившись в работу, не сразу замечаю, что дверь приемной приоткрывается. Поднимаю голову и чуть не падаю со стула от неожиданности. На пороге стоит Алекс собственной персоной. Осунувшийся, встрепанный, с какими-то обреченно-затравленными глазами.
— Ника… — хрипло выдыхает он, делая неуверенный шаг мне навстречу. — Нам надо поговорить.
14
На несколько секунд повисает звенящая, пронзительная тишина. Мы смотрим друг на друга, не отрываясь. Алекс — с болью и непониманием, я — со стыдом и страхом. Сердце заходится в бешеном ритме, ладони мгновенно становятся влажными. Паника холодной волной окатывает с ног до головы.
Господи, только не это! Только не сейчас! Я ведь ни капли не готова. Ни морально, ни физически. Не знаю, что сказать Леше, как посмотреть ему в глаза после своего вероломного предательства. Нужно время, чтобы собраться с мыслями. Подготовить правильные слова, придумать оправдания. А он заявился вот так, без предупреждения.
— Алекс… — собственный голос звучит жалко и беспомощно, едва не срываясь на всхлип. — Я… Ты… Что ты здесь делаешь?
— Пришел поговорить, — мрачно роняет он, скрещивая руки на груди. На скулах ходят желваки, губы сжаты в тонкую линию. — Раз уж на звонки ты не отвечаешь.
Краска бросается в лицо. Ну конечно, я же телефон у Макса забыла. А Леша, должно быть, извелся, истерзался, не зная, куда я пропала после вчерашнего. Наверняка надеялся, что одумаюсь, попрошу прощения за свое возмутительное поведение в клубе. Попытаюсь вымолить прощение за пьяный загул и неподобающий внешний вид.
Если бы он только знал! Если бы знал, чем на самом деле закончился для меня тот вечер. В чьей постели я оказалась, стоило ему уйти. Боже, какой стыд! Одна мысль о неизбежном признании вызывает желание провалиться сквозь землю.
— Леша, послушай, — лепечу, комкая в ладонях подол свитера. — Прости, что не отвечала. Я… Я просто… Потеряла телефон. Точнее, забыла его… В общем, неважно. Ты прав, нам надо поговорить. Обсудить сложившуюся ситуацию.
Произнеся эту откровенную, постыдную ложь, с трудом подавила желание побиться лбом об стол. О чем я только думаю? О какой ситуации сейчас речь, когда я не далее как вчера грелась в объятиях его брата? Мне надо не оправдываться, а на коленях вымаливать прощение у Леши.
— Рад, что ты это понимаешь, — цедит Алекс сквозь зубы. На лице — ни кровинки, глаза сверкают нехорошим блеском. — Потому что мне тоже есть, что тебе сказать. Кое-что важное.
У меня холодеет внутри от нехорошего предчувствия. Он знает? Неужели кто-то видел, как мы с Максом уезжали из клуба вместе? Донесли Леше, не дожидаясь утра? Господи, только бы это оказалось не так! Иначе он мне точно не простит.
— Я видел тебя вчера, — не своим голосом произносит Алекс, испытующе вглядываясь в мое лицо. — Видел, как ты развлекалась в объятиях какого-то красавчика. Сосалась с ним посреди танцпола как последняя…
Каждое его слово отдается болезненным уколом где-то под ребрами. Значит, видел. И запомнил, сволочь. Специально, что ли, приехал позлорадствовать? Упиваться моим позором, унижением, низким падением?
— Леш, я… Я могу все объяснить, — выдавливаю из себя, борясь с подступающей тошнотой. Голова раскалывается с новой силой, перед глазами все плывет. — Это не то, что ты думаешь. Я просто… Перебрала немного. Хотела забыться, отвлечься. Ты же сам меня бросил, что я должна была делать?
Меня несет и я это понимаю. Несу какую-то ерунду, жалкую, нелепую. Пытаюсь оправдаться, хотя сама же кругом и виновата. Но слова льются из меня неудержимым потоком, опережая связные мысли. Словно шлюзы прорвало, не в силах сдержать эмоций.
— Бросил? — зло переспрашивает Алекс, прищурившись. Губы кривятся в уничижительной усмешке. — Да, дорогая, представь себе. Я устал от твоей инфантильности и избалованности. Надоело тащить наши отношения на себе. А ты, вместо того чтобы поговорить, обсудить проблемы — взяла и кинулась во все тяжкие!
Задыхаюсь от возмущения, обиды и стыда. Как он может! Как смеет обвинять меня после того, что сам натворил! Как у него только язык поворачивается читать мне нотации о морали и приличиях?
— Да что ты за человек такой? — начинаю заводиться я, вскакивая из-за стола. — Думаешь, раз тебе со мной стало скучно — можно вот так просто взять и выставить меня за дверь? Не поинтересовавшись моим мнением, моими чувствами? А потом заявиться и учить жизни? Да кто ты такой вообще?
— Я твой парень! — тоже срывается на крик Леша, подаваясь вперед. Разъяренным движением впечатывает кулак в мою столешницу. — Или уже нет? После того, как ты прыгнула на член первого встречного? Наплевала на наши отношения, на два года вместе? Господи, какая же ты все-таки…
Звук пощечины разносится по кабинету, зависает в воздухе на несколько долгих, ужасающе долгих секунд. Алекс ошеломленно прижимает ладонь к покрасневшей щеке, растерянно хлопая ресницами. Я стою перед ним, задыхаясь от праведного гнева.
— Как ты смеешь обвинять меня? — шиплю побелевшими губами, едва сдерживая слезы. — Да, поступила глупо. Да, напилась и натворила дел. Но в этом не только моя вина! Ты тоже хорош — бросил меня, наговорил гадостей, унизил. Что мне оставалось делать? Рыдать в подушку, молиться на твой светлый образ?
— Ника, пожалуйста, давай успокоимся, — почти жалобно просит он, умоляюще глядя мне в глаза. Видно, что злость ушла, оставив после себя лишь горечь и разочарование. — Мы оба погорячились, наговорили друг другу гадостей. Прости меня. Давай попробуем начать сначала? Обсудим все спокойно, взвешенно.
От его слов щемит сердце. Он все-таки любит меня, хочет помириться. Готов простить мою несдержанность, мое недостойное поведение. Но разве могу я согласиться? Разве
