и устоявшийся монолит старого состава никогда не давал слишком много воли «чужакам». Так, в 1961г. Л.Д. Ландау не удалось взять к себе в аспирантуру С.А. Хейфеца, и тот поступил в аспирантуру ИЯФ СО (по сибирской льготе). Это обернулось удачей для СО и физфака НГУ, где в семидесятых годах Хейфец прочёл интересный курс квантовой механики.
Я был не очень добросовестным студентом. Многие курсы я практически пропустил, исправно работая на семинарах, но складывая для себя общую картину только при подготовке к экзамену. Вообще время подготовки к экзамену было очень интересным для меня периодом, когда я окончательно строил для себя общую картину изучаемого курса. Такой метод обучения оставил в стороне много интересных и важных вопросов. Этот недостаток частично компенсировался обсуждениями с однокурсниками, особенно в процессе подготовки к экзаменам. Многие недостатки своего образования я восполнил в процессе преподавания в НГУ. К сожалению, я не получил вкуса к работе с литературой, и до сих пор предпочитаю, чтобы новые для меня вещи сначала кто-то рассказал мне.
Среди необязательных для нас учебников я помню замечательный «Курс анализа бесконечно малых» Валле Пуссена, требовавший серьёзной работы при его чтении. Разумеется, я читал изданные к тому времени учебники Ландау и Лифшица. Они покоряли энциклопедичностью, но были не очень симпатичны мне – из них нельзя было понять, как авторы догадались до решения своих задач. С этой точки зрения книги Н.Н. Боголюбова, в значительной мере математика по стилю работы, выглядели приятнее (хотя, конечно, они не были столь энциклопедичны). Очень симпатичны были книги Р. Поля и Зоммерфельда, учебник И.Е. Тамма «Основы теории электричества», довольно громоздкий курс Г.С. Ландсберга «Оптика». К нашему удивлению, вполне неплохим оказался учебник по молекулярной физике А.К. Тимирязева, совершенно неуважаемого нами заведующего кафедрой истории физики и (как я узнал позднее) борца с теорией относительности и квантовой механикой – «памятника сын» по Г. Копылову.
Здесь уместно сказать о важной общей черте моих однокурсников. Значительная часть из нас поступала на физфак, руководствуясь вполне честолюбивыми соображениями: «Я хочу открыть что-нибудь важное в том, как всё устроено», или «я хочу изобрести что-нибудь совсем новое». Сюда добавлялась гордыня – «Я буду учиться в лучшем ВУЗе страны» (неважно, обоснована эта гордыня, или нет). Этот амбициозный настрой, по-видимому общий для большинства факультетов МГУ, создавал довольно высокий уровень интеллектуального взаимодействия в нашем сообществе6. Мы хотели заниматься наукой и были заинтересованы и в научном и в человеческом общении. Главную роль в развитии моих интересов и понимания физики и жизни сыграли мои ближайшие друзья Игорь Львович Бекаревич (1934-1961) и Владислав Борисович Зернов, о которых я уже писал, Сергей Ионович Ветчинкин (1934-1995) – выдающийся специалист по квантовой химии (Институт Химической Физики АН, Москва), Герман Николаевич Кузнецов (ныне живёт в Новосибирском Академгородке), Аркадий Петрович Леванюк (важные работы по сегнетоэлектрикам и фазовым переходам, долгое время работал в Испании), Лев Петрович Щедровицкий, Лев Дмитриевич Соловьёв (1934-2003) (мы познакомились осенью 1947г. в пионерлагере Артек, вместе делали свои дипломы, он работал сначала в ОИЯИ (Дубна), а с 1964г. - в Институте Физики Высоких Энергий (ИФВЭ) - Серпухов, где был директором в 1974-1993гг.; я считал его уход с поста директора ИФВЭ благотворным для него). Разговоры со многими другими сокурсниками (и во время обучения и позднее) тоже сыграли важную роль в становлении моего кругозора и интересов7.
С.И. Ветчинкин
В университете встречаются люди самых разных специальностей, их взаимодействие создает некоторую общую культурную атмосферу. Для моего вхождения в эту атмосферу большую роль сыграли занятия спортивным туризмом. Он послужил важным (но не единственным) источником моего общения со многими замечательными людьми с разных факультетов8. Общение с ними обогащало возникавшую у меня картину жизни.
Многие из нас (и я в том числе) свято верили тогда коммунистическим идеалам, их высшим пророкам и установленным ими законоположениям.
Вместе с нами, вчерашними школьниками, на нашем курсе училось 15-20 участников войны, демобилизованных только через 4-5 лет после её окончания. Некоторые из них ещё и хорошо учились и очень достойно вели себя, завоевав всеобщее уважение. Один из них - Юра (Нур Киямович) Бухардинов, парторг нашего курса, в дальнейшем довольно крупный организатор науки. Другой - староста нашей группы 1 курса Сергей Огородников, работавший позднее, кажется, в атомной промышленности.
Большинству демобилизованных учиться было трудно. Поступив в МГУ, они начали приводить в порядок свои дела. Оказалось, что некоторые из них по году – полтора не платили комсомольские взносы. Такие проступки подлежали обсуждению на комсомольском собрании (почти все 330 студентов были комсомольцами, несколько человек - членами партии и, может быть, 2-3 были беспартийными). На собрании, обсуждавшем пропуск в оплате взносов студентом К., он объяснял, что после демобилизации, работая и готовясь к поступлению в МГУ, не вставал на комсомольский учёт, т.к. ему поручили бы какую-нибудь общественную работу, и ему не хватило бы сил на подготовку в МГУ. Со стыдом вспоминаю, что на собрании я требовал исключить его из комсомола – в соответствии с буквой устава (исключение полагалось за неуплату взносов не то за 3, не то за 6 месяцев). Меня не волновали мотивы, и казался ложным аргумент, приводимый мне в кулуарах, что исключение из комсомола влечёт за собой исключение из МГУ. К счастью, собрание оказалось мудрее меня.
Этот эпизод не отразился на отношениях с однокашниками. Коллеги уважали возможность наличия другой точки зрения и активную заинтересованность в общем деле. Годы спустя я узнал имена некоторых сексотов среди нас, по нашей наивности, мы в наших разговорах совершенно не учитывали их существования. (Это дорого обошлось моему другу Герману Кузнецову, который окончил физфак только через 3 года после нас и вынужден был отказаться от работы в интересовавших его направлениях).
Бывало всякое. Однажды нас собрали на курсовое комсомольское собрание по заявлению одной из студенток. Она добыла личные дневники студента С. и потребовала обсуждения его морального облика, поскольку там содержались записи типа «вчера на танцах прижимался к К.». Мы полтора часа занимались этим мерзким обсуждением, закончив каким-то минимальным взысканием. По-видимому, наши комсомольские начальники считали, что только так избавят С. от дальнейших расследований. К счастью, это был единичный случай.
В то время каждый комсомолец (а почти все студенты были комсомольцами) был обязан вести «общественную работу». Главный вид общественной работы был - агитатор у строителей (долгое время – у строителей нового здания МГУ) – вид демагогии широкого употребления. К счастью, мне не пришлось заниматься этим. Три года
