детства были лидерские способности и какое-то обострённое чувство справедливости. В любом случае я не давал третировать младших, а споры и конфликты, то и дело вспыхивавшие на ровном месте, всегда решал по возможности справедливо.
А для того чтобы «выпустить пар», существовали драки. Сначала между собой — не такие жестокие, скорее для практики. Порой приходили ребята постарше, чтобы, как они говорили, «поучить» пацанов. Часто бывал у нас в гостях мужичонка неопределённого возраста, которого звали Захаром. Намного позже я узнал, что Захар — не имя, а сокращение от фамилии Захаров. Иван Захаров был «расписным», за плечами четыре ходки, первая — ещё при Сталине на малолетку. Захар учил пацанву, как драться, — удары, блоки, захваты, как тогда говорили, «приёмы». Ещё он научил делать «заточки», рассказывал, как бить бутылку, чтобы получилась «розочка», ну и по жизни советы давал — многое потом, увы, пригодилось. Захар обычно сидел на корточках, запрыгнув на разломанную лавочку, которую никто, кроме него, не использовал ввиду хлипкости конструкции, пил остро пахнувшую гнилыми фруктами плодово-ягодную бормотуху или молдавский «Стрэлучитор» со вкусом последствий ядерной войны, курил папиросы — иногда «Беломор», но чаще какую-то более дешёвую дрянь — и смотрел. Как тренер на тренировке. Вопреки заезженным штампам про зэков, у него во взгляде не было ничего «волчьего», наоборот, сквозила какая-то мягкая теплота. Потом уже я узнал, что семья Захара, которой он обзавёлся во времена хрущёвской «оттепели» между первой и второй отсидкой, решив «встать на путь исправления», погибла во время пожара в рабочем бараке — жена и маленький сын. Наверно, все мы были для старого сидельца в какой-то мере его детьми…
Когда прибавилось и сил, и нахальства, начались вылазки. Двор на двор, но тоже быстро надоело, свои как-никак. И тогда пришла идея поинтереснее — сесть на трамвай и отправиться на правый берег. Почему на правый? Потому что жили там богаче, по крайней мере, мне и моим друзьям так казалось. Не было у «правобережников» того въевшегося чувства безнадёги, какое царило на левом берегу. Дома там — сплошь брежневки да хорошие сталинки, и люди жили более успешные: рабочие-разрядники, ИТР, какая-никакая интеллигенция, партийные с комсомольцами.
Вот и садились мы все оравой на трамвай, чтобы высыпать в районе ДК или дискотеки, реже — кинотеатра. Вели себя показательно-борзо, но сами в драку не лезли — провоцировали. Провокации удавались часто: пять-десять минут, и кто-то уже сцепился. Залихватский свист и громкое «наших бьют» оповещало «своих» о начале веселья. И тут уже в ход шли и самопальные кастеты-отливки, и перемотанные синей, реже чёрной изолентой велосипедные цепи, и самодельные дубинки — короткие, чтобы спрятать, а не сбрасывать по тревоге. Домой возвращались в синяках, ссадинах, с текущей из разбитых носов юшкой и наливающимися синим фонарями, но довольные, поскольку поле боя всегда оставалось за «левобережниками».
Проблем с милицией, как ни странно, не оказывалось — вызовы в «детскую комнату» не в счёт; проблем с родителями — тем более, даже у тех, у кого были отцы. Почему? Да потому, что эти отцы и сами, будучи помоложе, проводили время точно так же. А что ещё было делать, если судьба-злодейка дала тебе путёвку в жизнь с начальной и одновременно конечной станцией в депрессивном районе на левом берегу уральской речки, на окраине промышленного города, и вырваться из этого чистилища для многих было просто нереально… Казалось, даже воздух здесь пропах безнадежностью; словно присыпанные серой пылью, стояли, придавленные к земле, дома. И люди шли по улицам — ссутулившиеся, будто придавленные к земле тем же невидимым грузом.
Донбасс — от Мариуполя до Бахмута-Артёмовска — по сути, мало чем отличался от города моего детства. «Большую землю» я вообще-то видел буквально пролётом — между лагерем… и лагерем, между тюрьмой и тренировочной базой ЧВК. Но то, что видел, было совсем не похоже на ту Россию, которая осталась в памяти. Я ведь сел давно, ещё в конце девяностых. Вот девяностые, да, помню хорошо. И Украина — она, похоже, всерьёз и надолго застряла в девяностых.
— О чём задумался, Сашка? — спросил меня Замполит. Замполит, понятное дело, тоже позывной, так-то он Дмитрий Васильевич Сергеев, отставник, прошедший обе чеченские и войну восьмёрок. Очень хотел в Сирию, но вместо этого отправился на пенсию. Как только стало возможным, нанялся в «Вагнер». По-хорошему, командиром должен был быть он, но, когда ему это предложили, он только отмахнулся:
— Какой из меня командир? Я так, замполит. Вы вот этого парня ставьте, он потянет, да и фамилие у него подходящее, — и указал на меня.
Всего нас двадцать один человек, три группы. Две боевые, одна в обеспечении, вот ею Замполит и командует. Формально Вик входит в состав его группы, но действует самостоятельно. Плюс двое с АГС, двое с миномётом, один с ПЗРК и оператор дрона — у того работа уже началась. Группа Замполита (кроме Вика) останется в школе. Если что — прикроет наш отход.
— Машины где? — уточняю на всякий случай. Машин у нас две — старый добрый ГАЗ-66 с кунгом и трофейный MRAP «Navistar International MaxxPro». Последний как-то ухитрился подорваться на противотанковой мине ТМ-62, но рекламу свою оправдал — взрывной волной был отброшен в кювет. Контуженый экипаж сдался и с комфортом поехал в плен на своей же машине, приватизированной нашим главным мехводом — Димкой из Мариуполя.
Димка какое-то время порулил трофеем и вернулся к своей «шишиге», а за руль Бешенного Макса, как мы, не особо фантазируя, обозвали трофей, сел новенький — Макс Борисенко с позывным Качок. У Димки и Качка будет своё важное задание — в режиме бикитцер подать свои борта к точке выхода группы… которая может быть где угодно. И это — в захваченном врагом городе, который им знаком только по Гугл Мапс. Но в своих ребятах я уверен: Димка, кажется, от природы обладал какой-то фантастической интуицией водителя, а Макс наловчился уверенно рулить за старшим, не отставая и в случае надобности прикрывая «шишигу» в импровизированной броне из того, что под руку прилетело, бронированной тушкой своего Бешенного Макса. Чего только не происходило с этой парочкой! MRAP ухитрился поймать в решётку радиатора «джавеллин», в кабину «шишиги» раз влетела ракета от пакистано-китайской копии нашего РСЗО «Партизан» и, пролетев кузов насквозь, усвистела восвояси через заботливо открытую Бэрримором заднюю дверь…
Я отправился к своим ребятам, удобно устроившимся на ступенях полуразрушенной школьной котельной. Тринадцать бойцов, две оперативные группы по семь человек. Одной группой командует Борзой, другой —
