бредом, которым только социалисты и завоевывают голоса. Если хочешь, я сведу объяснение к трем словам. Выживут. Не. Все.
Ги не был согласен с шефом, но спорить не стал. Шедерне продолжил бы защищать систему, позволившую выстроить крупнейшую в стране юридическую фирму, его же помощнику, не имевшему при этой системе шансов на схожий успех, грядущие перемены казались временем новых шансов пробиться под солнце славы и богатства. Более того, де Валансьен действовал исключительно грамотно и не боялся выступать против монархистского большинства. Отважный и справедливый политик вызывал симпатию.
– Выступление де Валансьена перед горожанами, – постановил, наконец, Шедерне. – Какие-то дебаты с партией премьера и другими политическими трупами. В четверг на площади Сен-Луи. Будешь там, все выслушаешь, намотаешь на ус и доложишь о настроениях толпы. Любые другие поручения, включая дело ван Рёков, на этот день отложишь.
– Не лучше ли послать Мирти? Или Хилльбренда?
– Я их в задницу скорее пошлю! – взорвался шеф. – Они ни на что, кроме перекладывания бумажек, не способны. Мне нужны зоркие глаза и работающая голова. И тогда, и сейчас. Все, с глаз моих долой!
Жан-Франк Мирти был одним из немногих рядовых сотрудников фирмы, вызывавших у Ги подобие уважения. Он обладал собственным взглядом на жизнь, которым не стеснялся и не боялся делиться. Свое мнение он отстаивал до последнего, даже в спорах с шефом. При всем этом он жутко боялся боли, крови, темноты (в чем однажды признался спьяну), бродячих собак и подхватить опухоль в животе. Его худое лицо, наполовину скрытое очками с затемненными линзами, находилось в постоянном нервическом движении. Унять тик мог только алкоголь, и именно с набравшимся Мирти приятнее всего было общаться.
– Что нового?
Оторвавшись от бумаг, Мирти поднял голову, дернул щекой (гримаса, означавшая приятное удивление) и протянул приятелю руку.
– Шеф уже послал тебя шпионить за де Валансьеном?
– Только что. С чего это он так разволновался?
– Ты же его знаешь. От идеи к идее, от одной паранойи к другой.
– А ты еще и провоцируешь. Откуда данные по Штатам?
– Знакомства, – уклончиво ответил Мирти. – Но информация точная. Через месяц с лишним социалисты прорвутся в Штаты, и этого не изменить. Эпоха перемен, старина.
– Понятно. Составишь мне компанию в четверг? Все-таки, ты у нас главный знаток политических веяний.
Мирти покачал головой.
– Другие задачи, старина, уж не обижайся. Не успею к концу недели – шеф голову отвинтит.
– Без обид.
– Вот и здорово, – повеселел Мирти. – Если желаешь, сходим выпить в воскресенье. Расскажу тебе, что думаю о том, что наговорит де Валансьен.
– Надо подумать.
– Подумай и соглашайся. – Глаз Мирти задергался, что свидетельствовало о волнении. – Лучшего собутыльника у меня в этом проклятом городе нет.
У Ги был идеальный собутыльник в лице Свена, так что он не мог сказать того же самого, поэтому просто улыбнулся и хлопнул коллегу по плечу.
– И еще, – продолжил Мирти, и веко его затрепетало сильнее. – С тебя рассказ о Денн.
К чему бы это?
– Откуда такое любопытство?
– Я одинокий человек, – сказал Мирти вполголоса. – Я знаю о других жертвах. Знаю и о том, что шеф не предпримет никаких шагов к раскрытию убийства, а вот ты, напротив, не оставишь этой истории без развязки.
– Возможно. Но какое это имеет отношение к твоей персоне?
– До воскресенья всего пять дней, старина. Потерпи немного.
Кивнув, Ги оставил Мирти. Он стал уже вторым сотрудником "Шедерне и партнеров", выказавшим неравнодушие к судьбе Ласточки-Денн. И четвертой стороной, заинтересованной в расследовании.
***
Транспортная система Верхнего Города работает без сбоев, как Кантонские часы. Трамваи, омнибусы, паровые кареты и даже рикши на разноцветных велосипедах не знают ни минуты покоя в этом колоссальном муравейнике. Ни одной частной кареты в Верхний Город не пропустят – такой обычай сохраняет силу уже добрых полвека. Центральная часть Лутеции содержится в идеальном, можно сказать, нездоровом порядке. Все здания обезличены, все улицы пересекаются под идеально прямыми углами (с высоты птичьего полета город напоминал бы одноцветную шахматную доску), дворы-колодцы имеют одинаковую площадь, и даже театры и музеи практически неотличимы: они выстроены по единому проекту в псевдоклассическом стиле. Не читая таблички и вывески, в Верхнем Городе проще простого заплутать. Монотонность, чистота, скука – три левиафана, влекущие колесницу Лутеции сквозь последние десятилетия. Несмотря на кипучую деловую жизнь, на то, что все судьбоносные решения принимаются именно здесь, на закованных в сталь склонах Элизийского холма, Верхний Город создает впечатление пустого и праздного, детища прихоти и гордыни. Величие, на которое рассчитывал Жозеф-Вешатель, оказалось слишком стерильным и вымученным. Тем не менее, свою задачу Верхний Город выполняет. Государственная и деловая машины функционируют исправно, снабжая Эльвецию и законами, и деньгами.
Выбравшись из паровой кареты возле терминала вертикальных путей, Ги моментально узнал среди толпившихся у касс людей Пеллия. Только волшебник в просвещенный век мог выглядеть настолько гротескно. Бритый наголо мужчина с поросшими черной щетиной щеками был облачен в ярко-фиолетовый костюм с жилеткой и бабочкой. Под мышкой он держал папку, а пальцами другой руки неспешно вращал трость с серебряным набалдашником в виде львиной головы.
– Мэтр Пеллий.
Маг взглянул на Ги, как на таракана.
– Не собираюсь с вами знакомиться. Услугу оказываю не вам, так что проследуем в ваш игорный дом, где разойдемся.
Такой план вполне устраивал Ги. За время совместного путешествия Пеллий не проронил больше ни слова. Однако даже без разговоров молодой человек изрядно повеселился, наблюдая за поведением мага. В кабине путей и Железном Городе тот старался не касаться ничего руками, брезгливо морщил нос при виде встречных попрошаек, а в трамвае отказался садиться на недостаточно чистое по его мнению откидное кресло и стоял всю дорогу, балансируя и едва не падая при поворотах и остановках. Судя по всему, в Железном Городе он если и бывал, то очень редко и то по крайней нужде. Интересно, размышлял Ги, на какой такой крючок подсадил столь возвышенного господина Свен?
Заведение Рыбьего Черепа было видно издалека. Бывший театр, находившийся по соседству с самым крупным из магических рынков, обвивали гирлянды зачарованных
