земля. Левая же, наоборот, будто над обрывом. Если ступить на неё сильнее, то потеряешь равновесие и упадёшь.
Квартира напротив пустует. Господин Ширанья ни с кем не желает делить этаж, потому полностью его скупил. Просторные апартаменты достались Юну, однако старший сын не спешит использовать полученный на совершеннолетие подарок. Он беспрепятственно заходит в дверь, перед которой Ён топчется и гадает, когда ему наконец откроют. Так всегда. Сами назначают день и время, а затем заставляют ждать, хотя точно слышали дверной звонок.
— Не проверила мой запрос? — уточняет Ён, понимая, что проторчит у порога достаточно, чтобы покончить с одной из проблем.
— Я протестировала себя вдоль и поперёк, — заверяет Борд, — дважды, но не нашла никаких отклонений. И насчёт твоей новой дурной привычки…
— Странно, — Ён смотрит то на начищенный до блеска пол, то на свои пыльные ботинки. — На месте преступления я слышал помехи.
— Никакой ошибки нет, — повторяет Борд. — Возможно, ты был излишне эмоционален и тебе померещилось. Рекомендую записаться к специалисту.
— С больной головы на здоровую?
— Со мной всё в порядке. Я прошла тесты, — повторяет Борд. — Всё функционирует в пределах зелёной отметки. Никаких скачков и зависаний. Обрыва в сети тоже не было. А вот ты не проверялся с тех пор, как проходил комиссию для поступления на работу. И то, те вопросы явно были для галочки…
Ён ловит себя на том, что ухмыляется. Надо же! Ворчит, как будто в ней смешались возмущение и волнение. Жаль, что программа никогда не сможет по-настоящему испытать чувства. Жаль человеку, конечно; для машины это великая удача.
Где-то в глубине души Ён надеется, что дверь не откроется ни через минуту, ни через пять. Тогда он с чистой совестью развернётся и уйдёт. Однако его чаяниям не суждено сбыться. Только он отступает на шаг, чтобы исполнить задуманное, раздаётся щелчок внутреннего замка.
Ëн перебрасывает взгляд с пола на ноги встречающего. Мягкие тапки, носки с весëлым рисунком, оттянутые чашечки на штанах, старенький свитер — разве такое носят не милые и забавные люди? Улыбка на идеальном лице. Только мелкие морщины намекают, что человек напротив гораздо старше гостя. Глаза Ëна вот-вот должны встретиться с его глазами, но тот отворачивается и уходит вглубь квартиры, оставляя дверь открытой.
Новый замок Стали Вара щëлкает за спиной резко и чëтко. Господин Ширанья снова обновил систему безопасности. Перед выборами он особенно чуток к любой, пусть мало-мальски вероятной угрозе. И данные второго сына он не внëс, так что приложить руку и зайти, как если к себе домой, у Ëна не получится.
Коридор, вечно светлый даже без окон, заканчивается гостиной. В комнате размером больше, чем квартира Ёна, стоит огромный стол, до краёв набитый едой. Порадоваться бы богатому разнообразию, но попробовав её, Ён с неделю будет ощущать привкус химикатов в тех пайках, которыми он питается там, снаружи. Только-только привык к ним, и вот он — аромат настоящего мяса, который предвещает рвотные позывы от дешёвой пищи.
Дома ничего не меняется. Окна закрыты автоматическими жалюзи. Солнечный свет сюда не проникает. Однако цветы, которые выращивает госпожа Ширанья, прекрасно себя чувствуют и при искусственном. Ён отчётливо помнит случай, когда какое-то особо привередливое растение не хотело приживаться в месте без настоящего солнца, сколько бы хозяйка над ним ни пыхтела. В итоге она сдалась и со злости приказала выкинуть заморыша на помойку.
— Тебе свет мой не нравится? — проворчала она. — Ну пожалуйста-пожалуйста! Там другого тебе будет с лихвой!
Отправляясь в тот день на занятия, Ён видел, что над цветком никто не сжалился. Можно было поставить его рядом с баками или на тротуар. Но его швырнули, причём не попали в мусорку. Горшок раскололся, и растение валялось на дороге с поломанными ветками и остатками земли, которую успели потоптать и разнести на несколько метров. Ён отнёс его в ближайший парк и положил под дерево.
К его удивлению, цветок не просто прижился, он разросся и облагородился такими соцветиями, что люди, проходившие мимо, не могли не восхищаться. И всё бы хорошо, но госпожа Ширанья, которую дёрнуло пойти не своим обычным прогулочным маршрутом, а через парк, увидела куст и признала в нём выброшенное строптивое растение. Спокойным характером она не отличалась, потому поломала куст и заявила, вернувшись домой:
— Кто-то строит против меня козни! Какие же мерзкие у этого человека методы! Как смеет он пихать мне под нос мои же ошибки! Кто-то, кто знает, как сильно я не терплю поражений!
— Может, — заметил тогда Ён, — дело вовсе не в тебе. Может, кто-то просто перенёс засыхающее растение туда, где ему будет лучше. По доброте душевной.
— Что за чушь? — сильнее взбесилась госпожа Ширанья. — По доброте душевной? Не будь дураком! Никто в этом мире ничего не делает «по доброте душевной»! Никто! Ничего! Попомни мои слова!
— Что расшумелась из-за какого-то цветка? — встрял господин Ширанья. — Ерунда, ей-богу, а будто на твою жизнь покушались.
Она притихла, но ещё долго пыталась разузнать, кто тот наглец, что посмел сделать то, что не сумела она, и проучить его, чтобы тот больше не совал свой нос в чужие дела.
За столом сидит Юн, спиной ко входу. Он не показывает, что заметил появление брата. Даже не поворачивается.
— Не мотай головой, Ён, — господин Ширанья занимает место во главе стола. — Она ушла к себе. Пора бы уже привыкнуть. Такой вот характер у твоей матери. — Уголок его рта поднимается вверх, но он сдерживает улыбку и учтивым жестом приглашает Ёна сесть напротив старшего брата, по левую руку от себя.
Отец ничего не говорит, даëт ему полную свободу, а вот мать мириться с его внешностью как не собиралась, так и не собирается. Её перекашивает, когда Ён попадается ей на глаза. Вероятно, уродился он в неё. Фотографий прежней, дооперационной госпожи Ширанья не сохранилось. Она с гордостью признаëтся и повторяет при каждом удобном случае, что собрала их все до единой и сожгла. А тут — получите-распишитесь! Сын, похожий на неё и не желающий этого менять. Она бесчисленное количество раз пыталась переубедить его, подкладывала брошюры с клиниками, «ненароком» рассказывала невероятные истории преображения.
Однажды она повела его в больницу, мол, провести медицинское обследование, необходимое раз в год. Ёну тогда исполнилось четырнадцать. Оставался ровно месяц до возраста, когда по закону он получал право самостоятельно принимать решения.
— Не рано ли прислали уведомление? В районном бюро здравоохранения не было сбоя? — уточнил Ён, когда его оставили на несколько дней в одиночной палате. — Ничего такого не сообщали в новостях. И
