идти назад, а этого ему не хотелось.Во-вторых, потому, что около вагона могли появиться люди, у которых человекс двумя автоматами мог вызвать подозрения. Конечно, Валерка попробовал обойти вагон. С левой стороны он стоял почтивпритирку к забору, и соваться туда Русакову казалось опасным: черт егознает, начнешь протискиваться и застрянешь. Или невзначай сдвинешь вагон, онпокатится и размажет по стене. Попробовал справа. Справа оказался пакгауз с дебаркадером, засыпанным снегом и обледеневшимпосле недавней оттепели. Влезть на него было непросто, потому что он былпочти полутораметровой высоты, да и два автомата за спиной ловкости неприбавляли. Руки скользили, а без перчаток еще и мерзли. Пока Валеркаудирал, он как-то не ощущал холода, должно быть, с перепугу, а теперь сразупочуял, что на дворе не май месяц. С трудом он все же вскарабкался на буфера и сцепное устройство вагона,уцепился за скобу, привинченную к борту, и перешагнул на дебаркадер. В темноте по дебаркадеру пришлось идти ощупью, шаря рукой по стенепакгауза и держась к ней поближе. Перешагивая, Русаков обнаружил, что междувагоном и краем дебаркадера довольно большой промежуток, и если провалитьсятуда одной ногой, то вполне можно ее, эту ногу, сломать. Сделав несколько осторожных шагов, Валерка добрался до запертой нависячий замок двери пакгауза. Она находилась прямо напротив задвинутой дверивагона. И тут беглецу пришла в голову скорее глупая, чем здравая идея. Валерка отчего-то решил, что лучше всего будет спрятаться в вагоне. Вобщем, кое-какая логика в этом была. В вагоне было все-таки получше, чем наоткрытом воздухе. Во-первых, потеплее. А ветер между тем усиливался, иРусаков уже не раз оттирал нос, щеки и уши, начинавшие мерзнуть. Во-вторых,поскольку на путях, под колесами вагона было много снегу, создавалосьвпечатление, будто этот вагон стоит тут давным-давно и никуда в ближайшеевремя отправляться не собирается. В-третьих, то, что пакгауз, похоже, никтоне сторожил среди ночи, означало по Валеркиной прикидке, что там и днем врядли кто появится. Стараясь не провалиться между вагоном и краем дебаркадера, матерясь иобжигая руки о холодный металл скобы, Русаков, чуть поднапрягшись, сдвинул всторону тяжелую дверь и запрыгнул в вагон. Почти сразу, еще не оглядевшиськак следует, вернул дверь в прежнее положение. Среди тишины ночного поселкашум и лязг, происходившие при этом, казались ему жутким грохотом. Прямо-такигромом небесным. Но как будто никто на этот шум не отреагировал. Отдышавшись Валерка огляделся. В кармане чужого бушлата лежали спички инадорванная пачка "Примы". Своего курева и огня у Русакова не было. Онвообще-то покуривал, но только "стреляные" сигареты, а потому еще ненакрепко втянулся. Сейчас он достал спички и, чиркнув одну, осветил внутренность вагона. Пока спичка горела, он сумел разглядеть, что в одной половине вагонапусто, а в другой сооружены трехэтажные нары. Подобрав с полу какую-тощепку-лучинку, Валерка подпалил ее второй спичкой и продолжил исследование.Прежде всего, конечно, нар. На верхнем ярусе лежали голые доски, на которые через прямоугольныеокошки у потолка намело снежку. На нижнем, в полуметре от пола, тоже былиголые доски. А в середине даже просматривалось что-то вроде тюфяка. Правда,наверняка промерзшего насквозь, но все-таки... Валялось там несколькобольших сплющенных картонных коробок не то из-под телевизоров, не то из-подкаких-то консервов. А на полу, под нарами, стояла еще одна, несмятая,коробка, набитая стружкой. Из всего этого, то есть тюфяка, коробок и стружек, Валерка на ощупь -лучинка к тому времени уже сгорела - соорудил себе лежбище. Нижнюю частьтела он втиснул в коробку со стружкой, а остальное уложил на тюфяк, прикрывего сверху сплющенной коробкой. Опустил уши на ушанке, автоматы положилрядом с собой, руку пристроил под ухо. Нет, все-таки холодно. Этак заснешь ине проснешься. Или нос отвалится. Дует откуда-то. Додумался: расправил одну сплющенную коробку и спрятался с головой. Сразутепла прибавилось, хотя свежего воздуха и поменьше стало. Ноги в стружкахстали даже согреваться, и дуть уже почти перестало. Автоматы тоже пришлосьутянуть к себе под картон. Минут десять-пятнадцать Валерка пролежал в коробках, сгруппировавшиськалачиком и ощущая относительный комфорт. Неизвестно, замерз бы он тут вконце концов, если б заснул, или нет, но сон как рукой сняло, когда егочуткое ухо уловило тихий хруст снега. Шаги! Кто-то явно приближался квагону. И шел он с той стороны, откуда пришел сам Валерка. Погоня? Автомат - свой, родной, который полтора часа назад уже стрелял в людей, -мог открыть огонь хоть через секунду. Русаков осторожно снял его спредохранителя и высунул ствол наружу. Темнота в вагоне была полнейшая, исказать, что Валерка направил ствол точно на дверь вагона, было бы неправдой. Скорее он навел его туда, где ему мыслилась эта дверь. Валеркууспокаивала мысль, что к вагону, судя по звуку шагов, шел только один.Человек, если это и тот, кто его ищет, в одиночку не опасен. Русаков ощущалполную решимость стрелять. Он считал себя человеком конченым и как быосвободился от всех моральных запретов. Но все-таки лучше, чтоб этот гражданин мимо прошел. Очень неприятно былобы покидать только что обретенное убежище. Уж больно уютными казалиськартонные коробки... Тусклый свет обозначил щели дверного проема. Пришелец осветил вагонфонарем. Зашкрябало - тот, вновь прибывший, забирался на дебаркадер.Скрип... скрип - подошел к двери вагона. Лязгнуло. Откатил дверь. Свет фонаря конусом осветил пустую половинувагона, затем потолок, стену, двинулся в сторону нар... Валерка в отсветах фонаря углядел, что посетитель одет в такой же, как унего самого, солдатский бушлат и шапку. С облегчением отметил, что ниавтомата, ни пистолета у вероятного противника нет. Луч, немного не дойдя до среднего яруса нар, где, прижавшись к торцевойстенке вагона, прятался беглец, отвернулся от Русакова. Отвернулся ипосветил на лицо хозяина фонарика - видимо, тот решил проверить, насколькосилен накал лампочки. Валерка тут же узнал его: это был не кто иной, как Ваня Соловьев. В любого другого Русаков, пожалуй, уже выстрелил бы. А Ваню пожалел.Потому что хорошо знал - этот чудаковатый детина готов по-настоящемудобровольно ехать в Чечню и стать тем восьмым кандидатом в покойники,которым хотели сделать Валерку. Больше того, ходил в штаб, аж к командиручасти. Рапорт писал. А его - не брали. Валерка хорошо знал и то, почему. Втакой маленькой части все всё друг про друга хорошо знают. Друзьями Соловьеви Русаков не были. Врагами тоже, несмотря на вражду между первой и второйротами. За все время службы если и говорили друг с другом, то раза три, небольше. Последний раз - дней пять назад, когда Валерку послали вместе сдвумя совсем молодыми воинами в клуб. Надо было перетащить большущий-пребольшущий плакат, нарисованныйСоловьевым, и помочь установить его поблизости от плаца. Что там было наплакате - Русаков толком не запомнил. Ясно, что не "Слава КПСС!", но и
