меня ВСЁ скажут мои черновики. Пишу разведенными чернилами[134].
Печ. впервые. Набросок письма хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 77 об. — 80).
25б-33. Неизвестному
<4 апреля 1933 г.>[135]
Дорогой Ж.[136], и вот еще одна среда, день Гермеса, от Гермеса ли идет герметический[137] (замкнутый, закрытый, таинственный, запечатанный [sic]). Когда увидимся и как? Может бы<ть> в этот раз Вы придете? Или как если бы <оборвано>.
Печ. впервые. Набросок письма хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 80). Написано по-французски. Публ. в пер. В. Лосской, расшифровка черновика выполнена К. Беранже.
26-33. Г.П. Федотову
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
6-го апр<еля> 1933 г., четверг
Дорогой Георгий Петрович,
Постарайтесь мне продать несколько билетов, а?[138] Такие отчаянные пасхальные и термовые дела. Цена билета 10 фр<анков>, посылаю пять. Знаю, что трудно — особенно из-за Ремизова[139] — но — попытайтесь?
Умоляю возможно скорее прислать мне тему Вашего выступления, необходимо, чтобы появилась в следующий четверг. Некоторые уже поступили, но нельзя же — без Вас![140]
ОЧЕНЬ прошу.
Только что РАДОСТНОЕ, НЕВИННОЕ СОГЛАСИЕ РУДНЕВА САМОСТОЯТЕЛЬНО ПОРТИТЬ МОЮ ВЕЩЬ (ВОЛОШИНА).
Милый Макс! Убеждена, что с своей горы[141] («БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА» — так будут звать татары) с живейшей и своейшей из улыбок смотрит на этот последний «анекдот».
— Ну* вот.
_____
Вся эта история с Рудневым и Волошиным называется: ПОБЕДА ПУТЕМ ОТКАЗА[142] (моя — конечно!)
А нет ли ХУДОЖЕСТВЕННОГО, ПИСАТЕЛЬСКОГО БОГА, МСТЯЩЕГО ЗА ТАКОЕ САМОУПРАВСТВО?
_____
Умоляю — тему!
МЦ.
Впервые — Новый журнал. 1961. С. 171–172. СС-7. С. 433–434. Печ. по СС-7.
27-33. Г.В. Адамовичу
<Апрель 1933 г.>[143]
Милый Георгий Викторович,
Есть отношения, которые могут существовать только хотением. Таково наше с Вами. При малейшей попытке осуществиться она рушится, то есть превращается в ряд (когда очень болезненно, это уже — по степени чувств) — недоразумений и несовпадений — никогда не договоренных! Убеждена, что мы оба осуждены всегда спорить — и оспаривать друг друга ибо всё разное, всё в сознании разное.
То есть мы с вами всё по-разному осознаем. Но оснознание — только по*лбеды. Но кроме осознания вещи есть еще наше, от нее, волнение. Так во*т, я хочу Вам сказать, что Вы та* «вещь», от которой я неизбежно — как отчего-то чуждо-родного, чужеродного <поверх слова: в другом смысле>, волнуюсь — может быть ассоциации с моей собственной молодостью, не знаю <письмо оборвано>
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 89 об.).
28-33. С.Н. Андрониковой-Гальперн
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
16-го апр<еля> 1933 г… Пасха
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
Все совсем просто — как во сне, и я поняла это сразу как во сне — без фактов, которые меня всегда только сбивают.
Вы ушли в новую жизнь, вышагнули (как из лодки) из старой — (м<ожет> б<ыть> с берега в воду это неважно, из чего-то — во что-то) и естественно не хотите ничего из старой: а я из старой, вернее — мое явление к Вам на пороге — из старой, со старого порога. Это проще простого, и я это глубо*ко понимаю и, больше, — Вам глубо*ко сочувствую: я сама бы та*к. И только так и можно.
И никакие человеческие «предположения» меня не собьют. Обнимаю Вас.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 1 56. Печ. по СС-7.
29-33. Неизвестному
<Между 20 и 23 апреля 1933 г.>[144]
Видя, как мало интереса проявили Вы к моей истинной жизни, к истинной мне, то есть к моему творчеству (а более чем двадцатилетняя работа по праву именуемая делом души), я увидела, что я на пути низведения себя к чему-то (очень незначительному), предназначенному для Вашего личного пользования — а я себя чувствую чем-то более значительным, я не увижу Вас больше, о чем первая же и сожалею.
Будьте любезны, дорогой Ж., занести мою рукопись к М<аргарите> Н<иколаевне>[145], куда я зайду за ней. Она мне срочно нужна.
Прощайте.
МЦ.
Чувствующая себя в полном смирении — величиной значительной и для великого предназначения —
II вариант
Я начинаю одну большую работу[146], и поскольку уйду в нее целиком, боюсь, что как собеседница я для Вас потеряна.
Подождем нашей следующей встречи, — если до тех пор не встретимся случайно, — когда я буду более пустой, менее собой, и, следовательно, более легкой в обращении и выносимой. <…>
Самые сердечные пожелания и к Вашему уединению, и к Вашему путешествию, и всего самого прекрасного и доброго в Вашей будущей жизни в течение (ибо всё течет!) лета — этого и следующих.
Будьте любезны передать мою рукопись М<аргарите> Н<иколаевне> перед отъездом, тотчас как сможете, она мне срочно нужна.
Впервые — НЗК-2. С. 378, 380. Печ. по тексту первой публикации. Письмо написано по-французски. Пер. Е.Б. Коркиной.
29а-33. Неизвестному
Я ничего не знаю о Вас. Я знаю, что у Вас славные родители, на которых Вы не похожи. Я знаю, что Вы были готовы меня полюбить. И знаю также, что Вы — как большинство до Вас не выдержали испытания любви (моей любви) — что Вы находите меня слишком пылкой, это Вас охлаждает, — бурно растущей, Вы же минувший <под строкой: сдержанный>, — слишком живой, Вы же мертвы.
Я помню всё. Вы, вероятно, ничего.
Это мое последнее письмо: Будьте
