имеет возраст. Аккуратно подстрижены и заботливо уложены седые волосы над висками. Все остальное пространство со лба, через темя, к шее отдано в безраздельное владение гладкой блестящей коже оттенка ясного меда. Где-то она видела этого человека. Но праздные воспоминания о неважных мелочах представлялись абсолютно неуместными. Больше интересовало, каким образом этот мягкий, добрый человек сможет управлять людьми, поездами, вокзалом. Как сможет он заставить всех вокруг беспрекословно выполнять распоряжения и жестко расправляться по законам военного времени со всеми, кто посмеет возражать.
Вопреки упорным стараниям телефонов растянуть передачу дежурства, она, в конце концов, завершилась, и Даша с удовлетворением следила за тем, как Павел Петрович, отведя в сторону Семена Борисыча и кивая в ее сторону, что-то пояснял, а тот с понимающей усмешкой, подтверждал: «Все понимаю. Не ребенок. Будет сделано»
Удовлетворенный состоянием дел, Семен Борисыч сел за стол и только тогда впервые взглянул на Дашу. Вздрогнул, будто увидел привидение, отвел глаза. Проглотил что-то, напрочь отказывающееся проглатываться. Осторожно повернул голову к ней, то ли чего-то, опасаясь, то ли на что-то надеясь.
– Как это возможно?.. Кто ты?.. Как ты сюда попала?
Рассказывать о себе у Даши не было ни малейшего желания, да и ошарашенного (не понятно чем) Семена Борисыча интересовало, кажется, что-то совсем другое, отнюдь не история ее жизни.
– Я не знаю, что вы ожидаете услышать. Хотите проверить документы?
Вздрогнув, заверещал телефон. Даша услышала жесткий, не допускающий возражений голос мягкого, доброго человека с влажными глазами напротив.
Семен Борисыч имел интересную особенность перевоплощаться. Временами он вел себя так, будто близко знаком с Дашей или знал когда-то в прошлом. Вроде исполнял пошленькую роль отца, много лет назад бросившего дочь. Случайно встретив после долгого перерыва, испытывает вину, в которой не желает признаваться ни себе, ни ей, и нашел странный способ выразить это – избегать смотреть ей в глаза. В другие моменты взгляд все же прорывался сквозь завесу вины и объединял в себе трудно совмещаемые привязанность, отчужденность, а в некоторые моменты даже брезгливость. Так он и дрейфовал между двумя берегами – скалистым вины и илистым привязанности-отчуждения не в силах пристать ни к тому, ни к другому.
– Ты не можешь здесь находиться. У этого кабинета много секретов, а у тебя нет допуска. Найди себе полезное занятие. Бакинский идет пока по расписанию. В два сорок пять должен быть здесь. Подойди ко мне в одиннадцать. Скажу, что и как делать.
– Спасибо за все.
– Я передам Павлу Петровичу твое спасибо, – ответил он с некоторым брезгливо-ироническим подтекстом, от чего Даше стало неприятно.
Трудно понять, что изменилось за последний час. Какие такие секреты пробрались в комнату с начала нового дежурства. Или они и ночью там жили, просто невинно спали в тайных отсеках и были надежно защищены от Дашиного вредительства. Как бы то ни было, она не намерена портить утро бессмысленными догадками. С помощью доброжелателей или без нее впереди у нее тяжелый день. Тихо и торопливо убралась, боясь, что может невзначай причинить вред Павлу Петровичу, который, возможно, нарушил какое-то важное допускное правило, когда ночью принимал ее помощь.
Даша вышла на платформу и уныло вернулась в недавнюю, поспешно вытертую из памяти реальность. У нее угрожающе мало времени. Даже если ей помогут погрузиться в поезд, это лишь начало длинного пути. Ей по-прежнему нужны попутчики, и она по-прежнему не имеет представления, как их разыскать в этой тысячной толпе. Напроситься в попутчики должно быть полегче. Банальное проворство языка проделает трюк.
Страх и неуверенность порождают недоверие, на которое Даша натыкается каждый раз, как только пытается задать вопрос или попросту заговорить с посторонними. Неудача сменяется другой, та следующей. В редких случаях люди отзывались на призыв к общению, но затем выяснялось, что направления следования не совпадают. После чего поиск возвращался к нулевому отсчету.
Время неумолимо приближается к одиннадцати. Даша поворачивает в сторону комнаты дежурного, когда донесся до нее обрывок разговора: «Сказали, поезд будет через четыре часа» Это устанавливает обсуждаемое событие на два сорок пять. Время прибытия ее поезда. Конечно, никаких гарантий, только слабая надежда. Строить планы, основываясь на них, так же глупо, как и опасно. И все же она не смогла удержать возглас радости, вырвавшийся из тесной тоски в душе.
Ее будущие попутчики представляли собой семью, состоящую из среднего возраста четы, двух молодых женщин, одна из которых беременна, двух мужчин того же возраста, парня лет на пять старше Даши, четырех детей от пяти до девяти лет. Более удачных попутчиков невозможно вообразить.
Этим хорошие новости не ограничивались. Группа была свежеприбывшая. На это указывали их растерянные взгляды, расспросы окружающих (большей частью безрезультатные), где и как расположили вещи. С уверенностью можно заключить – штурм поездов в толпе беженцев не был привычным для них занятием и никто из них не имел ни малейшего представления о том, что предстоит им через четыре часа.
За исключением парня – робкого и неуверенного – ничто не указывало на то, что группа намерена интеллигентно пропускать впереди себя всех желающих без разбора. Среди всех других хороших новостей – при всем уважении к ним – эта новость была лучшая. Трое старших мужчин были скроены по одной выкройке. Невысокий рост, ширококостные. Безрукавки открывали мускулистые руки. Либо отец с сыновьями, либо с дочерями, слепившими по отцу шаблон для выбора суженых. Шахтерская семья – сама не зная почему, решила Даша.
Удовлетворенная достижениями, Даша отправилась в комнату дежурного по вокзалу в предвкушении новых хороших новостей. Что-то вроде «Нету добра без добра» или «Пришло добро – открывай ворота» Интересно, как бы это выразил Рома. Он был мастером на подобные обороты.
На стук никто не отозвался. Терпеливо выждав несколько секунд, Даша постучала сильнее. Дверь дежурного по вокзалу не отозвалась. Даше стало стыдно за себя. На что она рассчитывает? На плечах Семен Борисыча и двух его помощниц громадный вокзал, тысячи пассажиров, десятки поездов и бог знает сколько чего другого, а она требует внимание к себе. Она отошла в сторону. Недалеко. С каждым шагом зубы сдавливались сильнее, пока не заскрежетали. «Из таких, как я, состоит эта самая тысячная толпа пассажиров, а мой поезд один из десятков других. И не я вынудила Семен Борисыча предложить подойти в одиннадцать».
После получасового напряженного бездействия дверь дернулась и выпустила из дежурки Семен Борисыча. Даша бросилась к нему.
– Не мешай. Я занят. Потом, – оттолкнул он ее словами и взглядом, что было еще обиднее, чем, если бы воспользовался руками.
– Когда потом?
