сильнее.
Вернулись домой к темноте, а там ульверы наперебой кинулись рассказывать про тех самых песчанок. Кто-то взял черную, кто-то белую, у одного баба умела плясать, у другого — еще чего-то. Но стоило мне заикнуться про завтрашний бой норда по прозвищу Волк, как парни и думать забыли о бабах.
— Все пойдем! — сказал Эгиль. — Глянем, что тут за бои.
— А монеты-то у вас остались?
Парни растерялись. Аднтрудюр спустил на песчанок все монеты, что у него были, и он был такой не один. С голоду-то мы не помрем, за снедь Хотевит платит, а вот на баловство серебра нет.
— Ладно, я заплачу, — сказал я.
На самые дешевые места хватит. А вот потом нам стоит поискать какую-нибудь работенку. Поди, и здесь нужны хирдманы! Подраться с кем, тварь выловить или еще чего-нибудь. Людей-то тут вон сколько!
* * *
1 Эрторг — 8,67 г, илиос — 4,5 г
Глава 4
Когда раб-управитель узнал, куда мы собираемся, то собрал несколько тюков еды, наполнил кожаные сосуды вином и навьючил нас, словно мы не на поединки посмотреть идем, а в поход на седмицу. Через Хальфсена предупредил, что там будет много воров, и что монеты лучше спрятать подальше. Заботился о нас словно курица о цыплятах. Чудно!
Раб этот был из рунных, хоть и недалеко поднялся, всего лишь до третьей, к тому ж покалеченный, прихрамывал на левую ногу. Ульверы не привыкли в рунных видеть трэлей, потому говорили с ним, как с равным, сажали есть с собой, подарили красивый нож. При помощи Хальфсена мы узнали его историю. Лавр, так звали раба, родился свободным, в семье обычных пахарей, только сыновей там хватало, а земли — не особо, потому он подался в конунгово войско. Там Лавр дорос до третьей руны. Он понемногу откладывал монеты, получаемые за службу, чтоб через два десятка зим, когда его отпустят и дадут землю, построить небольшой домик, жениться и обзавестись хозяйством. Обычай тут такой: после службы давать землю. И многие воины женились именно под старость.
А потом пришли сарапы. В одной из немногих стычек Лавра ранили. Если бы победили годрландцы, тогда Лавра бы излечили за счет конунга или дали монет за ранение, чтобы тот мог прожить, пока рана заживает. Но верх взяли сарапы, которые не собирались следовать годрландским законам. Лавр какое-то время мыкался, менял доспехи и оружие на хлеб, а как серебро подошло к концу, взял да и продал себя в рабство.
— А что делать? — сказал он. — Хромым бы до родителей я не добрался, да и зачем им лишний рот? Уж и забыли думать обо мне. А рунного раба почем зря убивать не будут, одежду дадут, пусть не досыта, но накормят.
Жаль, что по-нашему не разумел, но для фагра Лавр был не столь уж и плох. Объяснил, что и как делать, чтоб попасть на поединки. Именно он сказал, что если мы хотим на самые дешевые места, то выходить нужно пораньше, едва ли не с раннего утра, хотя бои начнутся лишь после полудня.
— Голытьба раскупит и займет их заранее, а те, что побогаче, пошлют слуг или рабов. К полудню туда и пускать перестанут.
— А что, часто ли случаются такие бои?
— Нечасто. Обычно по праздникам или особым случаям.
Здешние богачи в честь дня, когда они родились, устраивали пиры, где, помимо танцев и песен, проводились и вот такие бои, но обычно для того не нужна арена, довольно и двора в усадьбе. Господа побогаче брали небольшие арены на сто-двести человек, такие в Гульборге тоже есть. И лишь очень богатые господа приглашали весь город на главную арену.
— А сейчас что за праздник?
— День, когда родился конунг Годрланда.
Хотя Лавр тут же пояснил, что конунг он лишь по названию. Всё решают сарапы, в том числе и кто будет конунгом. После захвата Гульборга они оставили на троне прежнего конунга, отца нынешнего, но тот спустя пару лет решил взбрыкнуть и вернуть своим землям свободу. Вот тогда конунгом и стал нынешний правитель по имени Алексиос. Намек Алексиос понял, против сарапов заговоров не строил, в жены взял сарапку и во всем советовался с солнечным жрецом, который не отходил от конунга ни на шаг.
Пока я слушал пересказ Хальфсена, заметил, что это не наводит на меня зевоту, как раньше. Напротив, мне было любопытно, как сарапы исхитрились не только захватить, но и удержать столь богатую землю. И ведь Годрланд — не единственный удавшийся захват. Эмануэль рассказывал и о других странах. А еще Бриттланд. И Северные острова… сарапы заинтересовались и ими. Потому, помимо долга Жирных и лечения Альрика, я решил, что нужно поболее вызнать про сарапов, их силу, конунга и как они воюют.
А пока мы с хирдманами поспешили к арене. Людей на улицах было видимо-невидимо, и многие тоже тащили с собой тюки с едой и меха с питьем. Главные ворота арены пока держали затворенными, видать, их открывали лишь для богатых гостей, так что мы пробрались к вратам поменьше, расталкивая людей рунной силой. Я отдал все монеты, что у меня были. Мы продрались по узкой тесной лестнице наверх и увидели каменные скамьи, будто бы вытесанные из пола. Они уже нагрелись на солнце и припекали задницу.
Тут я и сообразил, почему эти места стоят недорого. Они были на самом верху, а арена, где проходят бои, лежала далеко внизу. Словно с высокой горы поединок смотреть: ни тебе запаха крови, ни вспышек рунной силы, ни криков…
— А давайте спустимся! — предложил Видарссон. — Там вон сколько скамей, полгорода влезет.
Люди же все втекали и втекали на арену тоненькими ручейками и понемногу заполняли огромную чашу, редкие голоса, что отдавались эхом, сливались в сплошное гудение.
Я кивнул, и мы быстро спустились ниже, примерно на середку. Отсюда уже можно будет разглядеть и лица, и движения бойцов. Видарссон хотел было уйти еще ниже, чтоб подобраться вплотную к арене, но там вместо скамей стояли чуть ли не троны под занавесями, а возле них — оружные и доспешные воины. Мы же пришли едва ли не нагишом, даже поясные ножи пришлось оставить в доме, потому что на арену нельзя проносить ничего железного. Лавр пояснил, что когда-то давно был конунг, который жуть как любил такие бои, устраивал игры едва ли не каждую седмицу.
