сразу спросите, а вам враз и напомню!
– Договорились, – я протянул Стешке руку, которую она важно пожала.
В кухню вошёл Пахом:
– А ну, Степанида, геть! – согнал он её со своего табурета. – Смотри, Митя, тут всё за последние годы. Однако можешь не перебирать, вот, пока ты в больнице-то лежал, приставы приходили. По процентам большая просрочка, согласились ждать, покуда ты не выпишешься. А бумагу-то оставили, вот, верхняя, тут всё разом прописано.
Я взял в руки лист и углубился в строчки и столбики моих многоступенчатых долгов.
– М-гм... Это что ж, если я после выписки в три дня к ним не явлюсь?..
– Не вернуть имения.
– Так сегодня третий день!
– И я-то про что!
– Так чего сидим?! – я подскочил и уставился на деда, слегка оперевшись о край стола: – Только вот что, Пахом. Не знаю уж, каким местом меня особо стукнуло, но с памятью после больницы у меня не очень. Я, понимаешь, два месяца, пока в отключке валялся, больше с прадедом Пожарским разговаривал.
– Это с Иваном Александровичем, что ли? – осторожно спросил Пахом.
– С самим Дмитрием Михайловичем, первым!
Дед присвистнул.
– А ты думаешь, откуда я про клад узнал? – я продолжал сверлить его глазами, опасаясь увидеть тень сомнения в себе. Но Пахом смотрел на меня тревожно:
– Так ты что ж, Мить, совсем ничего не помнишь?
– Отчего ж! Помню много что. О жизни Дмитрия Михайловича таких могу тебе рассказов порассказать – закачаешься. А вот о своей многое подзабыл. Хуже того. Опасаюсь, если про меня прознает кто из недругов – отберут последнее. Скажут ведь: умом скорбен стал.
– Эти мо-огут, – нахмурился дед, подтвердив мои худшие опасения. Похлопал ладонями по коленям. – Слушай, Митя. Ты про ту печаль никому не сказывай. Что подзабудешь, всё у меня спрашивай.
Экие дед с внучкой дружные!
– Лады.
– А я уж – никому, могила. Ты, Митя, в старике не сомневайся. Я ж тебя с самой колыбели нянчил! Кому и доверять, как не дядьке?
Вот всё по своим местам и встало. Дядька-воспитатель. Ближайшее доверенное лицо.
Пахом торжественно поднялся и тут вспомнил, что наш разговор спокойно слушает ещё одно лицо, куда менее надёжное. Грозно повернулся к внучке:
– Стешка! Ты по то, что слышала – ни-ни! Никому, слышишь?! Иначе и Дмитрия Михалыча под беду подведём, и сами на улице окажемся.
Стеша вытаращила глаза и испуганно закивала головой:
– Я поняла, деда!
ИМЕНИЕ И ПРОЧЕЕ
От подъезда мы пошли неторопливым шагом. Довольно быстро я выяснил, что в заклад имение успела оформить ещё матушка внучка́, страшно переживавшая за то, что образ жизни молодой вдовы не соответствует статусу княгини. И просадила на тряпки и приёмы всё до последней копейки, дура набитая. Повезло ей с её безвременной кончиной, иначе поучил бы вертихвостку вожжами по жопе, чтоб знала, как мальчишку без гроша на прожитие оставлять!
Мы свернули с Фонтанного бульвара на проезжую улицу.
– Далеко идти-то?
– Минут двадцать, а то с полчаса.
Я посмотрел, как Пахом хромает. Мда.
– Извозчика бы нанять.
– А отчего и не нанять? С деньгами-то. Один момент.
Пахом остановился у края тротуара и, дождавшись приближения одной из странных (для меня) самодвижущихся повозок, поднял руку. Машина остановилась.
– До Земельного банка.
– Прошу, господа, – водитель в кожаной куртке, круглом шлеме и огромных очках на пол-лица распахнул перед нами боковую дверцу. – Домчу с ветерком!
И ведь домчал. Под конец краткого путешествия я даже смирился с некоторым механическим амбре, идущим от этого драндулета – всё же, быстро добираться куда лучше, чем пешком шкандыбать.
В банке, по-моему, остались несколько обескуражены нашим явлением, долго сверяли расписки и истории платежей. Система у них оказалась странная, для меня – запутанная. Некоторые хвосты тянулись аж по десятку лет! Матушку Дмитрия я раз двадцать успел крепким словом помянуть.
Дальше очень тщательно считали деньги. На оплату всех просроченных, трижды перекредитованных долгов с процентами ушло около десятка бумажных упаковок. Машинка для проверки у них, между прочим, была с магической лампой, проверяли каждую бумажку в пачке.
– Я хочу, чтобы вы подсчитали окончательную сумму, которую нужно выплатить, – сказал я напоследок управляющему, – и прислали расчёт в особняк Пожарских. Не далее чем через месяц я планирую полностью вернуть деньги за закладную и избавить имение от этого бремени.
Пахом наблюдал происходящее с видом чрезвычайно довольным.
Вышли мы из банка, я и говорю:
– Надо бы какую торбу для денег купить, что ли. Эта бумажная пакетина скоро расползётся на глазах.
– Торбу – несолидно, – не оценил мой дядька. – Портфель надо. Аль чемоданчик этакий специальный.
– Мастеру, что ль, заказать?
– А во-он, глянь: «Ручная кладь». Зайдём, мастера спросим? А то – что-то из готового сразу подберём?
Из этого магазина мы вышли с прямоугольным чёрным чемоданчиком, обтянутым натуральной кожей. Выглядело представительно, да и дурацкие опасения, что бумага треснет и мне придётся собирать денежные пачки под любопытными взглядами толпы, исчезли.
Мы неспешно пошли вдоль улицы, сплошь облепленной магазинными витринами.
– Слушай-ка, дядька...
– Чего?
– Управляющий нам нужен, чтоб дом в руках держал. Слуги. Кухарка хоть для начала.
– Варить-то не на чем, – смурно возразил Пахом.
– Значит, сперва ремонт. Следовательно, первый в очереди – управляющий. У меня дел будет по горло – что ж я, ещё и за ремонтом приглядывать должен? Где нынче управляющих берут?
Дядька задумчиво пошевелил бровями.
– Могу на должностную биржу сходить. Там запросы на вакансии оставляют, кто хочет место получше найти. Рекомендации, опять же, можно посмотреть.
– Вот сейчас и сходи. Спросишь там, сколько сейчас управляющим жалованье в хороших домах кладут, да не скупись, прибавь чуток сверху. Но только чтоб хорошего подобрали! Да возьми-ка денег, – я вытащил из чемодана пачку и сунул дядьке, от чего глаза у него полезли на лоб, – пешком не ходи, ногу береги. А на обратном пути купи продуктов, чтоб на сегодня и завтра хватило. Да всякую дрянь вроде той лапши не покупай, гадость какая. Я к вечеру буду.
