поморщилась и принялась жевать кусок фазана. — Моя младшая сестренка, Эва, была настоящим шилом в зад… ну ты понял. Будь моя матушка здесь, она бы с ума сошла от того, как я выражаюсь. Мы частенько гуляли с Эвой, играли в догонялки, прятки, я поддавалась, разумеется. Плели венки из левкоев. Это такие цветы, — пояснила Анька, увидев недоуменный взгляд Рогги. — Метелки красные. А как пахли! У нас была своя пасека, мед делался часто из их нектаров. Наше поместье даже называлось так: «Дар левкоев». Красивое название… Когда мои предки пришли на эту землю, они там уже росли. На территории поместья также была винодельня. Моя матушка хорошо разбиралась в вине; это было делом ее семьи, ведь поместье она и наследовала. Она была очень мудрой. И спокойной. Терпела мои шалости, хи-хи. Гуляла со мной по полю, учила различать сухое вино от полусухого, — Анаис принялась за добавку и продолжила. — У нее был красивый мелодичный голос. Я бы тоже такой хотела. У меня он не такой мягкий. А под такой всегда засыпаешь. Не понимаю, как Эва умудрялась беситься по ночам. Еще у меня была гиена, это такая странная псина, но очень задорная! Она постоянно смешно, как бы это странно ни звучало, хихикала. Ни один пес так не умел, как моя гиена. Его звали Азазель. Не знаю, кто дал ему такое имя; когда он у нас появился, то мать сразу объявила, что он Азазель, и была непреклонна. Мой тятька не любил его. Он был очень набожным, а потому не приемлел животное с таким именем. Величал его всякими дурацкими именами. Ради меня оставил его. Где он теперь, не знаю. Я хотела забрать; мой дядюшка, когда приехал увезти меня с собой после пожара, отправлял своих людей на его поиски, но Азазеля так и не нашли.
Анаис вздохнула, положила пустое блюдце на землю и легла, схватившись за живот. Переела.
— Интересная у тебя семья…кхм, была, — сказал Рогги, доев третью порцию супа.
— Была, — повторила Аня, всматриваясь в небо. Огромные кучевые облака были представлены различными существами: лошадью, собакой, зайцем, пегасом… — А у тебя что за семья? Отец, как я понимаю, погиб на войне. А мать?
— Здесь живет, — ответил Роггвер. — Кроме меня у нее никого не осталось. Всегда трясется за меня, молится Зрящему, — при слове «Зрящий» его передернуло, — чтобы я не закончил, как мой отец.
— Радуйся, что хоть такая есть.
— Я рад, — спокойно ответил Рогги. — Ты не подумай, я ее очень люблю и дорожу ею. У меня тоже кроме нее никого нет.
— А как же я? — кокетливо проворковала Анаис.
— Ну теперь и ты!
— То-то же! А вот как это я тебя никогда здесь не видела? Ведь я часто приезжала к дядюшке в гости, еще когда мои родители были живы…
— Среди Радмира, Велимира и твоего дяди Анатрога была своего рода договоренность обмениваться лучшими из лучших. Я был молод и резв, хотя, скорее всего, Анатрог хотел оставить при себе больше людей старой закалки, так как они были более верны ему. Он отдал меня Радмиру, которому я служил верой и правдой. Однако мой дом, мои товарищи, собратья, мама всегда оставались здесь, в Ольхе. Поэтому я писал Анатрогу и Радимиру прошение вернуться. Ждал я возвращения около года, пока я не показал себя на междоусобице против князя Велимира. Тогда Радмир и Анатрог договорились принять мое прошение и вернуть на Родину. Теперь я служу верой и правдой Анатрогу, как в старые добрые времена. И мать рядом, а то она с моим уходом совсем плоха стала. Хворь у нее не проходит, мне кажется, никогда.
— Это печально!
— Что поделаешь. А я вынужден ходить на братоубийственные войны, пока она хворает.
— Я думала, тебе нравится то, что ты делаешь.
— Что именно мне нравится делать, в твоем понимании?
— Ну… эээ… убивать.
— Нет, — решительно ответил Рогги. — Мне не нравится убивать. Все эти войны… Насилу… кхм, издеваются и убивают деревенских, грабят, мародерствуют, сжигают дома, детей оставляют сиротами. А князья тем временем встречаются друг с дружкой, как ни в чем ни бывало, пьют вместе и обсуждают былые времена, пока их люди гибнут из-за их временных разногласий. Это определенно не то, что мне нравится.
— Почему же ты тогда этим занимаешься? — наивно спросила Анаис и понюхала засохшую ромашку.
— Да мне, впрочем, другого и не дано, — пожал плечами Роггвер. — Это единственное, чему я научен, и что я хорошо умею делать.
— А как же охота, например?
— Есть и лучше охотники, — Рогги встал и начал собирать вещи. — Я только затеряюсь среди них, потому что они занимаются этим постоянно, а я — тогда, когда необходимо. Я думаю, пора домой идти, засиделись мы. Вкусный был суп. Спасибо тебе за помощь и за разговор, Анаис!
— И тебе спасибо за все! — улыбнулась Анька и помогла собрать кухонные принадлежности. — Я думала, ты зануда, честно признаюсь. Нет, ты, конечно, зануда, но интересный зануда.
— Ха-ха! Слышали бы тебя мои товарищи… Сказали бы, что ты плохо меня знаешь. На самом деле это они меня плохо знают, — Роггвер подмигнул. — До завтра, Анаис!
— До завтра, Рогги!
Разговор затронул в Ане тонкие струны души. Она с теплотой вспоминала этот долгий диалог со своим учителем весь оставшийся день. И всю оставшуюся жизнь тоже.
Глава V
Рогги махнул длинной деревянной палкой, взятой в две руки, стремясь ударить Анаис в бок. Однако она успела уклониться, проделав изящный пируэт и затем ударив Роггвера в правое бедро одной из палок, чем его слегка ошарашила. Затем она попыталась проделать повторную атаку в правый бок, но он умело парировал удар, оставив Аньку с разбитой губой. При попытке повторной атаки уже от Роггвера Анаис снова проделала пируэт, но уже не так изящно и резво, и замахнулась, пытаясь ударить его в грудь, но Рогги слегка уклонился и тоже замахнулся. Анаис снова сделала пируэт, однако Роггвер ожидал этого и на повороте «обезоружил» ее. Она качнулась от неожиданности, потеряла бдительность; Рогги, разумеется, воспользовался случаем и с силой ударил ее в грудь концом палки. Анаис упала наземь и была повержена. Из носа брызнула кровь. Как обычно.
Дело шло к зиме, поэтому они занимались в утепленных тулупах, что, конечно же, сковывало движение. Зато удары смягчались, и не было сильных ссадин. Однако лицо Анаис все равно было испещрено ушибами, синяком под левым глазом, царапинами на виске, губы же ее опухли, словно пчелы искусали, и
