или Тельца, поскольку они гармонируют с ее собственным.
Роды ни в коем случае не должны совпасть с отпуском ее гинеколога, его участием в курсах повышения квалификации или конгрессах.
Она также остерегается рожать в дни карнавала, Рождество или Новый год. Ведь во время этих праздников в клиниках пациентам уделяют меньше внимания. Также большое значение имеет фаза луны. Кроме того, политическая обстановка должна быть консервативно-умеренной. Идеальным для Талии было бы невоенное правоцентристское правительство, поддерживаемое Церковью.
Талии здорово не повезло родиться дочерью Иры. Величие матери плохо сказывалось на развитии ребенка. Девочка появилась на свет без единого шанса стать центром вселенной, она была обречена вращаться вокруг своей родительницы, одарявшей ее драгоценным сиянием. В жизни Иры моя жена играла роль спутника, второстепенного явления. Как будто она пришла в этот мир украдкой, через черный вход. С первого крика ей предстояло подстраиваться под нрав и вкусы матери. Однако попытки подражать ей были абсолютно тщетны. В результате возникала лишь уменьшенная копия материнских свершений. Достижениям матери дочь вторила миниатюрами: Талия, как социальный работник, участвовала лишь в парочке событий за год, а Ира организовывала благотворительные кампании национального размаха. Даже по тому, как они смеются, становится ясно, насколько они разные по характеру. Смех Иры сильный, выразительный, волнообразный, как кульминация в вальсе. Смех Талии, если его удастся расслышать, похож на бормотание, журчание далекого ручья, глухую молитву. Талия еще в детстве задула свой огонек, поскольку в свете рефлектора матери он был бесполезен. Сохрани она его, была бы намного счастливее. Но из-за преданности она отказалась сиять. Несмотря на это, Талия не питает ревности, не завидует, не соперничает с матерью. Она подпитывается энергией Иры. Трогательно видеть, как она всякий раз подходит к моей теще словно неуклюжий голодный теленок к матке.
На ужин то, что Эмилии удается лучше всего: рис, жареные бананы и бифштексы с яйцами. Эмилия, хотя и проработала пятнадцать лет в изысканном ресторане, хорошо готовит только простые блюда. Она любит хвастаться экзотическими рецептами, но лучше этот вызов не принимать: в последний раз, когда мы решили удостовериться в ее таланте, нам пришлось отправить обед в помойное ведро.
Тщательно жую, разрезая помидор. На аппетит я не жалуюсь. А вот Талия старается есть ровно столько, сколько необходимо. От природы она не прожорлива и отсутствие аппетита компенсирует упрямством, каждый день заставляя себя проглатывать ненужный ужин. Она воспринимает еду как инъекции энергии, полагая, что упадет в обморок, отказавшись от очередной порции.
– Ты заезжал сегодня в студию? – спрашивает она меня, имея в виду фотостудию, которую год назад, когда я уверял всех в своем желании заняться художественной фотографией, помог открыть ее отец.
Всякий, кто меня слушал, убеждался в том, что запечатлевать на пленке ближнего своего – мое нереализованное призвание. Меня поддержали в этом бизнесе, дабы я явил миру свое искусство. Через два дня после фуршета по поводу открытия фотостудии мой энтузиазм спал. Пик самолюбия миновал, и я вверил заведение болвану японцу, который управлял им с ловкостью эквилибриста: доходы и расходы никогда не сходились.
– Не заезжал. Завтра загляну туда.
– Папа говорит, что никакой бизнес не будет прибыльным, если не контролировать сотрудников.
– Я пришел на этот свет не для того, чтобы нянчиться с китаезой Таназаки.
– Тебе ведь нравилось фотографировать, Хонас, – напомнила мне Талия.
Она не оставляет надежды, что однажды мой творческий моторчик застучит и, как самый трудолюбивый мул, примется бешено работать.
– Я любил и люблю фотографию. Но только лишь из желания иметь хобби – я не собираюсь портить глаза, сидя в темной комнате, – объяснил я.
– Сколько человек мечтало бы оказаться на твоем месте. Ведь заниматься своим призванием чудесно.
– Неправда! Большинству людей нравится зарабатывать деньги. Срать они хотели на призвание. Если бы им предоставили выбор, быть нищим Микеланджело или заработать состояние, убирая туалеты борделя, они выбрали бы последнее… Что за бесовщину тебе рассказывали об устройстве мира в Университете Кордовы?
– Меня не интересует мир, меня интересуешь ты, Хонас, мой муж, – ответила она.
На столе появились креманки с поблескивающей черной массой.
– Это молочный пудинг, сеньор, – объяснила Эмилия.
Талия с отвращением смотрела на темную вязкую субстанцию. По аскетической привычке, усвоенной в детстве, она съедала все, что подавали. Однако даже факиру этот десерт показался бы ужасным – он напоминал слизь моллюска.
– Черный пудинг? Корова была мулаткой, – заметила Талия.
– На рынке нет рафинированного сахара, вот и пришлось купить черный, что тоже было непросто. За ним стояла очередь в два квартала.
– Зажмурься и вперед, – предложил я.
Талия, проникшись духом мистического самоотречения, зачерпнула ложкой комок пудинга и проглотила. Я, напротив, даже под гипнозом не решился бы отведать десерт, напоминающий сгусток спекшейся крови.
– Сегодня приходила мама, – продолжила разговор Талия, – мы проболтали два часа.
– Могла не говорить, и так понятно, – ответил я. – Когда я прихожу с работы и вижу тебя печальной, встревоженной и раздраженной, мне ясно, что в гости приходила твоя мама. От ее речей ты расстраиваешься больше, чем от экзистенциалистских романов. Ты не успокоишься, пока завтра не решишь изменить что-нибудь в своей жизни: записаться на курсы современного танца, выставить машину на продажу, написать заявление об увольнении или, еще хуже, попытаться изменить мою жизнь.
Талия меня не слушает. Она обладает поразительной способностью полностью отстраняться от разговора. Сложно заметить момент, когда она проваливается в параллельную вселенную. Бывает, я говорю с ней часами и останавливаюсь за десертом, осознавая, что она сейчас далеко, будто птица, парящая в небе с широко расправленными крыльями и дремлющим мозгом, и позабыла обо мне и моих глупостях. Эти скрытые обмороки приводят собеседника в бешенство. Они случаются с Талией, когда разговор ей неприятен. Легко понять, почему родители возили ее к неврологу и согласились на многолетний курс лечения от редкой формы эпилепсии. Она здорова. Но удобнее объяснять ее рассеянность болезнью, нежели скрытым отказом тебя слушать.
Талия со стоическим терпением прикончила пудинг и спросила:
– Ты даже не попробуешь?
– Нет. Можешь забрать, – ответил я, пододвинув ей креманку.
– Пудинг великолепен, – сказала она и съела еще немного.
Ее глаза загорелись. Она придвинула свой стул ближе к столу и сказала:
– Ты здорово подметил про визиты мамы. Сама я не обращала на это внимания. А сейчас поймала себя на мысли, что собралась завтра перекрасить волосы, стать рыжей.
– Тебе не пойдет.
– Мне наскучил мой внешний вид, хочу поменять образ… В глубине души я понимаю, что, хоть сейчас и говорю об этом, завтра не решусь перекраситься. Испугаюсь, что перемена будет радикальной и
