придется расслабиться и получить удовольствие.
Я стараюсь больше не коситься на фотографию, но она и так стоит у меня перед глазами.
Расслабиться точно не получится.
Воспоминания засыпают меня лавиной прямо с головой.
Глава 11
— Мам, я беременна.
В голосе сестры звучит вызов и немного паники. А может, и много.
Машка старшая, но только по годам. Про таких, как она, говорят, бедовая. Ветер в голове.
В кухне воцаряется тишина, нарушаемая только ворчанием закипающего чайника.
Дрогнув, замирает занесённая над заварочником мамина рука с ложкой.
— Что делать будешь? — тихо спрашивает она, гипнотизируя зачерпнутую заварку.
— Не знаю. Наверное, оставлю, — Маша бессознательно комкает в руке кухонное полотенце.
Мы с мамой переглядываемся. Машке двадцать один, она только недавно закончила кулинарный техникум. Не так уж и рано. У мамы в этом возрасте уже был первый ребенок. Только ведь мама и Маша — это совершенно разные люди. Я с трудом представляю сестру с младенцем.
— А отец кто? — мама, наконец, словно очнувшись, заливает кипятком чай в пузатом заворчнике.
— Это важно? — несколько истерично отвечает вопросом на вопрос Машка.
Я сижу на табуретке, стараясь не отсвечивать, чтобы не разозлить сестру. Такое ощущение, что она вот-вот сорвется.
— Мне? Никакого, — спокойно отзывается мама. — А твоему ребенку? А самому папаше?
— Ему дети не нужны, — швырнув полотенце на стол, Маша обхватывает себя руками, будто ее знобит.
— Как же так?
— Вот так, мам. Не я первая, не я последняя. Но… я ещё до конца не решила. Я ещё подумаю…
Маша говорит, а губы дрожат, голос становится ломким.
Я буквально вижу, как ее накрывает осознанием, что теперь, какое бы решение она ни приняла, ее жизнь изменится. И решение ей придется принимать взрослое.
Одной. Только самой.
Я смотрю и боюсь представить, что она чувствует. Ужас селится у меня в груди. Нет, вовсе не из-за того, что сестра забеременела незамужней. Мама нас одна растила, и ничего, справилась, хотя, скорее всего, ей было нелегко.
А так… Жить есть где, работать Маша устроилась еще полгода назад. И мама, и я поможем приглядеть, да только сломалось что-то в сестре, и от этого было жутко.
Машка так и сидит, обнимая саму себя и раскачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая свою боль.
Мама ставит перед ней большую кружку с чаем и придвигает блюдце с тонко нарезанным лимоном, посыпанным сахаром. И Машка как заревет. И столько в этом плаче горя, что сердце у меня леденеет и обрывается.
Прижимая к себе непутевую дочь, мама гладит ее по голове.
— Мам, мне так страшно. Страшно, — сквозь рыдания доносится до меня.
— Ничего-ничего. Как решишь, так и правильно, — бормочет мама.
Машкино решение ждет меня сегодня дома с новым динозавром, который продается в киоске «Роспечати» за нашей остановкой. Надо не забыть за ним завернуть. Только бы не перепутать, какого именно нужно покупать.
Тимофей Алексеевич каждый день мне напоминает не то про стегозавтра, не то про спинозавра.
Отчество ему Маша давала, и хотя в строке «Отец» в свидетельстве о рождении стоит прочерк, я подозреваю, что оно настоящее. Как-то я слышала, что она звала Лешу во сне.
Только года через полтора после Тимкиного рождения, я узнала, как выглядит его отец.
Машка любовалась сыном и сказала:
— Уши и брови, как у отца.
— Да? — удивилась я, отрываясь от раскладывания детских колготок. — Тебе виднее.
Сестра вдруг подорвалась, принесла телефон и показала мне фотографию.
Я потому так лицо хорошо запомнила, что искала сходство, о котором сестра говорила.
Так что я ни с кем его не перепутаю. Намертво впечатался в память и подбородок с ямочкой, и бледный шрам на скуле.
Кем бы Алексей не приходился Воронцову, это говорит не в пользу последнего. Одного поля ягоды. Виктор без зазрения совести жене изменяет. Алексей бросил беременную девушку без помощи.
— Я, пожалуй, пойду, — прохладно отвечаю я, игнорируя высказывания Воронцова.
Решил он.
— Я отвезу, — он показывает ключи от машины.
— Я пешком, так быстрее. И да, я по-прежнему против перевода. Если вас это не волнует, то уведомляйте официально. Через два месяца уволите со всеми выплатами.
Лицо Виктора Андреевича каменеет.
— Так, значит?
— Именно. И в отличие от вашей дочери, вы уже большой мальчик. Пора отвыкать распоряжаться тем, что не является вашей собственностью.
Разворачиваюсь и, оставляя Воронцова за спиной, иду к выходу. А чего ждать? Я не разувалась, не раздевалась.
Но Виктор меня догоняет.
— Варвара, я уже говорил тебе, что отказ не принимается. Так или иначе, но будет по-моему.
Глава 12
— Да что вам от меня нужно? — взвиваюсь я.
Обычно я более сдержанна, но усталость, неприятные воспоминания и стресс, организованный, между прочим, самим Воронцовым, дают о себе знать.
Я же не железная, в конце концов. И мы не на работе. Тут нет начальника и подчиненной. Хотя и на работе мы уже отличились.
— А ты все делаешь вид, что не понимаешь, хотя я русским языком сказал, чего и как я хочу? — злится Виктор.
Даже если он таким способом снимает напряг от страха за дочь, у меня к нему нет никакого сочувствия.
— Так вы все время путаетесь в показаниях, — огрызаюсь я, выворачиваясь из-под руки, которой мне преграждают путь. — То вам для дочери нянька нужна, то для себя женщина-раскладушка.
— Я предпочту совместить.
— И получить отвратительную няню и фиговую любовницу. С обеими ролями одновременно справится только жена!
— А ты, Тронь, считаешь, что подходишь на эту роль? Уже в жены набиваешься? Что ж тогда от кастинга отказываешься? — рычит псих.
У него явно не всё в порядке с головой. Как он большим боссом-то стал?
Или наоборот? Это необходимое качество для хозяина жизни?
Он непробиваем, и прет вперед, как носорог!
— Нет, я ОТбиваюсь изо всех сил от вас, но у вас, видимо, контузия, — мне наконец удается прорваться к двери.
— Я ска…
— Хватит, — обрываю я устало. — А я сказала, хватит. Надоело переливать из пустого в порожнее. В вашем предложении, — выплевываю я, — вы не учитываете одного: мне это не нужно, я этого не хочу, и я этого делать не стану.
— Почему? — требовательно спрашивает Виктор. — Ты же не фригидная, я проверил…
— А какое отношение моя сексуальность имеет к вашей дочери? — отбриваю я.
Скрипит зубами. Ему бы пустырничек попить, авось и желания странные пропадут. Но, как бы я ни была зла, озвучить свое предложение не решаюсь. Все-таки Воронцов слишком непредсказуем, и я
