каких-то двух-трех верстах в доме у дяди живут, — Живан с тоской смотрел на друга. — Я понимаю, что не имею права тебя просить об этом, и мне нельзя подвергать государственное дело такому большому риску. Но, может, разрешишь хотя бы увидеться и обнять близких? Как знать, увижу ли я их вообще когда-нибудь? Ведь судьба солдата такая непредсказуемая!
Лешка колебался недолго.
— Семья — это святое, Живан! Помнишь, мы с тобой когда-то еще на прошлом давнем выходе к Горной Топонице как раз вот об этом разговор вели и еще о землях, представляемых императрицей для переселенцев с Балкан? Повидайся с семьей, и пусть они будут готовы бежать. Если ты не передумал, то мы забираем их с собой. Ну? Не передумал, господин поручик?!
Милорадович замер, буквально не веря своим ушам.
— Ты это серьезно, Алексей?! Да ведь Ветров ни за что не согласится на это! У него в голове лишь одно важное государственное дело!
— И что, какой-то беглый самозванец для меня важнее семьи моего друга? — усмехнулся Лешка. — А-а-а! Рисковать так рисковать! Все равно семи смертям не бывать, а одной не миновать, Живан! Значит, слушай меня внимательно — выходить мы отсюда, с пристани, все равно будем ночью, чтобы не светиться. У Зорана здесь, в своем родном городе, среди береговой и портовой службы турок есть хорошие, крепкие связи, и кому нужно, тому уже все там проплачено, а остальные получат чуть позже. Хотя и положено выходить в плаванье после проверки и до темноты, но на нас глаза османы закроют. Вот в этот самый промежуток, после выпускной проверки и до ночи к нам-то и должны на судно завести самозванца, если он, конечно, еще будет. Твои близкие, соответственно, тоже должны будут подойти примерно в это же время. Так что давай, в твоем распоряжении есть ночь, повидайся с ними и все там подготовь.
— Спасибо, командир, — поблагодарил Алексея Милорадович. — Я очень тебе благодарен.
— Давай, двигай уже, — отмахнулся Егоров. — Полночи уже миновало, до рассвета едва ли часа четыре осталось. Не теряй времени, и чтобы засветло ты уже был здесь!
На следующий день счастливый Живан целый день мурлыкал какую-то песенку. У егерей был приварок из свежего мяса, а на обед из двух корзин достали овощей и фруктов, плюс две бутыли с густым красным вином.
— По чарке, господин капитан, домашнее? — серб умоляюще посмотрел на Алексея.
Тот оглядел замерших егерей, сидящих в артельных кружках у котлов с только что приготовленным варевом.
— А-а, давай, разливай всем по малой, — усмехнулся Егоров, — коли уж оно домашнее.
На следующую ночь командир опять отпустил поручика до дома.
— Все готовы?
— Да, только тут такое дело, Алексей Петрович. Мать с братом и сестрами живет в доме у дяди, вернее, этот дом его семья снимает вот уже два десятка лет. Сам он врач, и у него сейчас большие неприятности с властями. Кто-то донес, что он лечил бунтовщиков и передавал для них медикаменты. Обвинение против него еще пока не выдвинуто, как видно, османы с этим не торопятся, ведь он у них все время под рукой. А может быть, они хотят за ним проследить и выйти на тех, кому он помогал. Я в прошлую ночь, когда там осматривался, заметил возле его дома двух подозрительных типов. Разреши с собой и дядю с женой забрать? Турки ведь на расправу скорые, не посмотрят, что он врач, да и всем близким не поздоровится.
Лешка поморщился. Риск значительно усиливался: если действительно за домом родни Живана следили, то вырвать их из рук турок теперь будет гораздо сложнее. Но не отказывать же теперь боевому товарищу и другу в помощи!
— Ладно, мы свой общий план не меняем, — наконец принял он решение. — Пусть все готовятся к выходу. Только сам будь предельно осторожным и не спугни соглядатаев. А уж когда придет время действовать, то там, на месте, все и решим. Осталось вот только теперь дождаться Ветрова, слишком уж долго его что-то нет.
Прошло еще два дня тягостного ожидания, и наконец после полудня с борта шхуны Егоров разглядел две знакомые фигуры, подходящие к речному причалу.
— Господин капитан, — приглушенно докладывал Лазар, — капитан Ветров приказал вам передать, что у них все готово, и они ждут сумерек, чтобы доставить сюда свой груз. Капитану шхуны можно вызывать досмотровую команду и готовиться к выходу. А мы остаемся с вами, там и так достаточно людей, и вы, кстати, их тоже знаете.
«Ну все, вот и понеслось!» — подумал Лешка и кивнул Живану на ребят.
— Возьмешь их с собой. Парни они опытные, и лишними там не будут, а как только пройдет досмотр судна, подготовьте свое личное оружие, чтобы оно у всех было под рукой!
Поручик согласно кивнул головой.
— Так точно, господин капитан, ждем береговую охрану с таможней!
Пятеро турок из досмотровой команды быстро пробежали по судну. Заглянули в кормовые каюты и в трюм. Проверили сундуки, связки канатов, шлюпку и все то, что лежало сверху на палубе, по крику своего старшего быстро спустились по перекидному мостику и потом ушли с пристани.
— Халиль, уважаемый, это тебе за доброе отношение, и чтобы на свадьбе у твоего сына ни один из гостей не мог бы ничего плохого сказать о его щедром отце. Чтобы столы ломились от обилия яств, а молодые были счастливы! — и Зоран вложил тугой мешочек турку в руку.
Уже немолодой портовый чиновник, звякнув лежащим внутри серебром, прикинул его на руке и милостиво улыбнулся.
— Tamam, Zoran! İyi! Ve size mutlu yelkenler! (Хорошо, Зоран! Хорошо! И тебе удачного плаванья! — тур.)
— Халиль-бей, прости, что задерживаю тебя от важных дел, мне нужно чуть-чуть задержаться, — склонившийся в поклоне капитан горестно вздохнул. — На судне только недавно обнаружились неполадки, и мне нужно еще два, от силы три часа для того, чтобы их устранить и отчалить. Мне никак нельзя ждать до утра. Разреши мне отплыть, как стемнеет? — и он, склонившись еще ниже, вынул из-за пазухи не меньший по объему кошель.
Турок оглянулся по сторонам и протянул к нему руку.
— Ты не хуже меня знаешь правила, Зоран, но, учитывая мое особое к тебе отношение, так уж и быть, отойдете от причала, как стемнеет, но не позже полуночи! Смотри сам, выкручивайся, как хочешь, но ты должен успеть уложиться с этим ремонтом. В противном случае крепостные орудия разнесут вас в щепки!
— Я все понял, уважаемый Халиль-ага, я всегда буду восхвалять вашу мудрость и доброту! — капитан застыл в поклоне у
