Книга Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

То ли выступление Леборовски напомнило, то ли запоздало аукнулся карцер, но Нику снова приснился подпол.

…Дождь прошивал редкий осиновый лесок насквозь. Кроссовки скользили по мокрым листьям, джинсы набухли и не сгибались, точно жестяные. Разодранная футболка липла к телу. На спине, там, где прореха была от ворота до подола, вода стекала по обожженным лопаткам. От холода трясся подбородок и подбирался живот. Ник провел ладонью по лицу, смазывая капли, моргнул – и сквозь потоки увидел что-то темное. Лес стал гуще? Ник заторопился, оскальзываясь и придерживаясь за деревья. Вскоре понял: это небольшая избушка. Очень старая, она вросла в землю по наличник единственного окна, и крытая щепой крыша взялась мхом. Рядом – ни огородика, ни хозяйственных построек. Охотничья заимка? Да вроде пустые кругом леса.

Ник скатился по вырытым в земле ступенькам. Он боялся увидеть замок, но в дужках его не оказалось. Потянул за ручку. Разбухшая дверь с трудом приоткрылась, и Ник скользнул внутрь. Рывком прикрыл за собой.

Запах крови – первое, что он почувствовал.

На полу лежал человек в рваной штормовке и брезентовых штанах. Ноги у него были раздроблены и перетянуты жгутами выше колен, плечо иссечено – мясо вперемешку с побуревшими лоскутами ткани. Но умер мужчина не из-за этого: кто-то выстрелил ему в висок. Кровь тянулась полосами от порога и лужей стояла вокруг головы. Светлые, выгоревшие на солнце волосы слиплись прядями.

Ник отшатнулся к стене и, не отрывая взгляда от трупа, пробрался в дальний угол. Съежился на лавке, подобрав ноги. Его била крупная дрожь, да еще привязалась икота. Задерживал дыхание, прикусывал язык, но никак не получалось с нею справиться. Как же холодно! Даже внутри все болит. Затопить бы печку, вон дрова в углу. Но нет спичек. Можно проверить карманы штормовки… Ну что ему сделает мертвец? Тем более это даже не ареф.

Снова тряхнуло от икоты. Ник медленно сполз с лавки, шагнул к телу – и тут до него дошло: мужчина умер недавно, кровь пахнет как свежая. А ноги он перетягивал не сам, одной рукой такой узел не завяжешь. Оружия рядом с телом нет.

Ник метнулся к окошку и протер мутное стекло. Показался лес, залитый дождем. Дрожали под тяжелыми струями осинки. Прислушался: стучало по крыше, капало на пол возле двери.

Бежать? Но куда?

Трепещущие осинки сбивали с толку, чудилось, там кто-то ходит. От дыхания стекло запотело, пришлось снова мазнуть ладонью.

Темная масса между деревьями двигалась.

Ник подавился криком – воздух закупорил горло, не вздохнуть.

Он сразу понял, что это не собаки и даже не волки. Звери были раза в полтора крупнее, двигались плавно, точно кошки. У того, кто бежал первым, бурая с проседью шерсть свисала клоками. Двое других, угольно-черных, казались гладкими.

За те секунды, что Ник не мог шевельнуться, оборотни пробежали треть пути до домика.

Схватился за лавку – подпереть дверь! – но опомнился: открывается наружу. На печь? Нет места!

Тихий царапающий звук заставил Ника попятиться. Оборотень поддевал когтями створку.

Звякнуло под ногой. Кольцо на крышке погреба. Рванул его, точно чеку из гранаты. Дохнуло запахом мокрой земли.

Лестница прогнила, Ник прыгнул – и сразу же ударился коленями. Осев, домик ушел в подпол, оставив пространства не больше метра. Фундамент пытались укрепить, подведя бревна и подсыпав булыжниками. Повезло, что не упал на камни. Ник опустил за собой крышку.

Темно. Дыхание – сиплое, прерывистое, точно после бега. Его могут услышать! Его могут почуять… Повел рукой и нащупал балку. Пополз за нее, стараясь двигаться медленно. Шуршала земля, и Ник обмирал от каждого звука. Над головой уже ходили: поскрипывали доски и слышался – или казался? – цокот когтей. Стать бы маленьким-маленьким! Проскользнуть подальше от лаза. В ту сторону, где лежит труп – кровь под ним пропитала доски, заглушив другие запахи.

Ник сидел, вжавшись в угол, и смотрел на невидимый в темноте потолок. Каменная кладка холодила спину. Он подтянул колени к груди и обхватил руками, сдерживая дрожь. В густом застоявшемся воздухе было трудно дышать.

Для начала оборотни занялись мертвецом: слышалось рычание, возня. Сверху сыпалась земля – Ник вздрагивал, когда попадало на него. Острее запахло кровью, но теперь примешивалась вонь от мокрой шерсти.

Потом один зверь, кажется, улегся спать: долго крутился, проминая лапами скрипевшие доски, прежде чем тяжело упасть.

Двое других бродили по комнате. У Ника свело спину, когда он услышал бряканье железного кольца под лапой. Оборотень поскреб лаз и заскулил. Чует?! Ник пошарил рядом с собой. Под руку попалась лишь заостренная щепка. Сжал ее, но гнилое дерево рассыпалось в кулаке.

Говорят, они сначала рвут горло.

Оборотень попробовал когтем щель по периметру крышки, еще раз звякнул кольцом и наконец убрался. Ник даже не поверил сначала и долго сидел, напряженно прислушиваясь. Потом закаменевшие мышцы обмякли. Осталась тянущая боль, и от спертого воздуха теснило в груди. Вдох получился медленным, прерывистым, Ник едва не закашлялся.

Дождь шел всю ночь, и про́клятые пережидали его в избушке.

Ник иногда проваливался в оцепенение: оглохший и ослепший, он не ощущал себя и не понимал, бред это или на самом деле. Но затем сотрясало ознобом, и мир снова становился осязаемым до боли: холодно, печет спину, ходят над головой оборотни.

Очень хотелось пить. Чтобы заглушить жажду, Ник выскребал между булыжниками влажную землю и слизывал ее с ладони.

Раз чуть не закричал в голос: «Я тут! Вы! Тут я!» – лишь бы все побыстрее закончилось. Прикусил изнутри щеку. Солоноватую слюну проглотил, боясь сплюнуть: ну как хватит такой малости, капли свежей крови, чтобы его почуяли?

Потом стало все равно. Ни страха, ни жажды, ни холода. Даже не понял, когда оборотни ушли…

…Проснулся за пару минут до звонка. Вставал тяжело, с гудящей головой. Бесило все: спутанные шнурки на кроссовках, вывернутая наизнанку майка, радостный Карасиный голос и тупая морда Кабана. В туалете раздраженно отпихнул Грошика от раковины. Сунул в рот зубную щетку и сморщился – опять мятная паста, гадость!

В столовой шумели от предвкушения выходного. Капризничали малыши, не доросшие до самостоятельных прогулок, между ними металась взъерошенная Капа. Ник сжевал творожную запеканку и вернулся в спальню. Там перекрикивались, искали вещи, ругались из-за похожих носков, в углу Жучара выжимал долг у Бобочки.