материнской лавке — там тоже нужно было считать, соображать и командовать так, чтобы люди не сидели без дела, и всё, что должно, шло как бы само собой. Господин Ансельм смотрел на него — и хвалил, говорил — Марсель хорошо справляется.
О еретиках Марсель услышал случайно — болтали слуги во дворе. Что их богатый сосед, его высочество Франциск Лимейский, запретил исповедовать реформированную религию на своих землях, и пригрозил казнью без суда и следствия, если вдруг кто будет пойман за молитвами, обрядами или проповедью. И десятки людей должны были либо вернуться к вере отцов и снова стать добрыми католиками, либо покинуть владения принца. А куда таким деваться? На соседние земли, ясное дело.
Господин Ансельм надеялся, что защитные заклинания определённого рода избавят их от назойливых переселенцев. Но оказалось, он надеялся зря.
Делегация людей довольно-таки оборванного вида явилась к господину Ансельму ни свет, ни заря. Люди просили разрешения поселиться на его землях, а пока не обустроились — остановиться в замке. Господин Ансельм оглядел пришедших и спросил — а сколько их всего? Сколько из них семейных? Сколько детей, какого возраста? Все ли здоровы? То есть, задавал какие-то совершенно обычные вопросы, прежде чем дать ответ. Но почему-то эти обычные вопросы необыкновенно разозлили пришедших — мол, да какое дело гнусному паписту, да ещё и колдуну, до их семей и детей! Тот возразил — что как владелец земель, он собирается знать всё о тех людях, которые хотят у него поселиться. Получил в ответ обвинение в том, что он не желает проявить милосердие, и все они такие — богатые маги, и если на него обрушится гнев господень — то так тому и быть.
Господин Ансельм после долго изумлялся наглости оборванцев, возомнивших себя господними орудиями. Но наглостью дело не обошлось.
Как потом оказалось, кто-то из дворни преисполнился сочувствия к тем оборванцам, и открыл глухой ночью калитку в стене, которая не была защищена чарами ввиду того, что те чары дворня не могла переносить никак. Увы, в обороне замка было слабое место, его вычислили и им воспользовались. Но об этом Марсель смог думать намного позже, а пока — нужно было биться.
У еретиков был маг — стихийник, боевой маг неплохого уровня. Увы, он умел жечь их охранные заклятья, и остановить его сердце оказалось нелегко.
Не все слуги оказались предателями — но нападающих было в три раза больше. Господин Ансельм запросил подмоги у соседа, его высочества Франциска, и даже предложил открыть ему теневой путь, если тот решится воспользоваться. И тот решился, и пришёл — но уже было поздно. Господин Ансельм добрался до одержимого мага, но полёг и сам. А Марсель держал теневой ход для отряда принца, и не видел смерти своего отца — только почувствовал.
От него не осталось ничего — даже пепла. Но впрочем, отец — Марсель только теперь смог назвать его так — рассказывал, что с некромантами так чаще всего и случается. Смерть взяла его — и всё.
Замок горел. Люди его высочества Франциска добивали налётчиков, оказавшихся вовсе не изгнанными им людьми, а войском протестантского принца Марша. Марселя окружили во внутреннем дворе, он собрался, выпустил тот максимум силы, на какой был способен — и потерял сознание. Фактически — провалился в тень.
Поэтому-то его не нашли, когда сражение завершилось, и его высочество Франциск известил короля, что оба де Риньи погибли — и отец, и сын. Их владения были не тем лакомым кусочком, на который нашлись бы желающие — разорённое гнездо некроманта, что может быть хуже — поэтому формально они отошли короне, а фактически на них никто не претендовал.
Марсель пришёл в себя через три дня — на пепелище. Обгорелые стены, разорённые комнаты, склады, погреба. Сгоревшая полностью богатая библиотека. Ему осталось только немного дорогих сердцу вещей — его амулет, кружка из материнского дома, серебряный крест да отцовское кольцо, которое тот дал ему в ночь штурма — чтобы облегчить построение путей для отряда принца. И оружие — шпага да кинжал. Идти ему снова было особо некуда, но оставаться на пожарище он тоже не хотел.
В ближайшей деревне от него разбежались — мол, покойник, серебряной пулей его, святой водой и чем там ещё положено. Крестом большим по башке, еле увернулся. Попытался сказать, что жив, прочитать молитву — куда там, его и не слушали. Покойник, говорили, колдовское отродье, да и всё.
Пришлось идти дальше.
Компанию бродяг он нашёл на третий день. У них была еда, и можно было подкрасться теневым путём и взять немного той еды. Переполох поднялся знатный, но его не нашли — магов среди них не было. Тогда Марсель вышел в нормальный мир и представился — мол, маг, потерял всех близких, идти некуда, готов присоединиться к честной компании до ближайшего города.
Способности Марселя подкрасться незаметно и взять то, что нужно, оказались весьма ценными. А потом он ещё и убил в ночной стычке пару чужих разбойников, за что новые приятели преисполнились к нему уважения. Так и пошли.
Тем приятелям тоже было без особой разницы, куда идти — лишь бы тепло да еда. Решили двинуть к морю — моря никто из них не видел, а поглядеть хотелось. Опять же, там, говорили, тепло, и можно наняться на корабль, туда всех берут.
До побережья добирались несколько месяцев. Марсель командовал — всё же, некоторый опыт был, да плюс ещё и магия. Не сказать, что жизнь была вот прямо полна приключений, но он понимал, что в книгах как раз описывали что-то такое, только изрядно приукрашивали — потому что воровать, когда нечего есть, и мокнуть, когда идёт дождь, совершенно не интересно, и читать об этом — тоже. И убивать только потому, что уворованную тобой еду хочет забрать кто-то чужой, а таких хватало. Малые чужие компании били без стеснения, от больших прятались — Марсель прятал. В бродячей жизни его навыки оказались необыкновенно полезны, намного полезнее, чем в нормальной, оседлой.
Но — добрались. Массилия поражала воображение — древний город, в котором людей — как в муравейнике. Нужно было понимать, как тут живут, где добывают пропитание и где искать крышу над головой. На огромном по меркам любого из их компании рынке половина тут же потерялась — просто от растерянности, потому что никогда не бывали в такой толчее. А ведь был ещё и порт!
В городе осваивались целую зиму. Соображали — что тут вообще, и
