в оранжевом снегуУпасть упасть в кленовые сугробыЖизнь передать последнему врагуЗаговорить с усилием коровыУпорно ветер смотрит сквозь очкиЗадорно отвечает на вопросыЕщё живут на скамьях старичкиЕщё дымятся розы-папиросыНо уж через осенний плагиатПолзёт жужжа из синтаксиса в сердцеОгнём зелёным пышет клумбы адИ шар стоит с улыбкой самодержцаИ в нём года бегут вниз головойИ вверх тормашками стоит гонец суровыйПока кругом по линии кривойСкелеты ходят в макинтошах новых
63. Ручей, но чей?
Рассматривали ль вы когда, друзья,Те вещи, что лежат на дне ручья,Который через город протекает.Чего-чего в ручье том не бывает…В ручье сидит чиновник и скелет,На нём штаны и голубой жилет.Кругом лежат как на диванах пары,Слегка бренчат прозрачные гитары.Убийца внемлет с раком на носу,Он держит револьвер как колбасу.А на камнях фигуры восковыеМолчат, вращая розовые выи;Друг друга по лицу перчаткой бьют,Смущаются и не узнают…Офелия пошла, гуляя, в лес,Но уж у ног её – ручей-подлец.Её обвил, как горничную сонник,Журча, увлёк на синий подоконник.Она кружится, как письма листок,Она взвывает, как любви свисток.Офелия, ты фея иль афера?Венок над головою Олоферна!В воде стоит литературный ад,Открытие и халтурный клад.Там храбро рыбы стерегут солдатыСтеклянный город, где живёшь всегда ты.Там черепа воркуют над крылечкомИ красный дым ползёт змеёй из печки.Нырни туда, как воробей в окно.Увидишь: под водой сияют лампы,Поют скелеты под лучами рампы.И кости новые идут на дно.О водяное страшное веселье;Чиновники спешат на новоселье,Чета несёт от вывески колач,Их жестяной сапог скрипит, хоть плачь.Но вот валятся визитёры-кегли,Вкатился в жёлтом фраке золотой,Хозяева среди столов забегали,И повара поплыли над плитой.И вот несут чешуйчатые звериАрхитектурные сокровища-блюда.И сказочное дефиле-едаЕдва проходит в золотые двери.Варёные сирены с грудью женской,Тритоны с перекошенным лицом.Морские змеи бесконечной лентойИ дети, проданные их отцом.И ты лежишь под соусом любовиС румяною картошкою вокруг,На деревянном блюде, с изголовьемРазваренных до пористости рук.Стучит ножами разношёрстый ад.Танцует сердце как лиловый заяц.Я вижу, входит нож в блестящий зад.Скрежещет вилка, в белу грудь втыкаясь.Я отрезаю голову себе.Покрыты салом девичии губы,И в глаз с декоративностию грубойВоткнут цветок покорности судьбе.Вокруг власа висят как макароны,На вилку завиваться не хотят.Совсем не гнётся кожа из картона.Глазные груши точат сока яд.Я чувствую, проглоченная спаржаВращается, как штопор, в животе.В кишках картофель странствует как баржа,И щиплет рак клешнёю в темноте.Я отравился, я плыву средь пены,Я вверх своей нечистотой несом,И подо мною гаснет постепенноЗловещий уголёк – твой адский дом.И в красном кубе фабрики над лужейПоёт фальшиво дева средь колёсО трудности найти по сердцу мужа,О раннем выпадании волос.А над ручьём, где мертвецы и залы,Рычит гудка неистовый тромбон.Пока штандарт заката бледно-алыйС мороза неба просится в альбом.И в сумерках декабрьского летаИз ядовитой и густой водыПолзёт костяк огромного скелета,Перерастая чахлые сады.
«Ручей, но чей?». Вариант
64. Литературный ад
Зелёную звезду несёт трамвай на палке,Народ вприпрыжку вырвался домой.Несовершеннолетние нахалкиСмеются над зимой и надо мной.Слегка поёт гармоника дверей,В их лопастях запуталось веселье.И белый зверь – бычок на новоселье –Луна, мыча, гуляет на дворе.Там снеговое молоко кипитИ убегает вдоль по тротуару,Пока в перстах резиновых копытРевёт и шепчет улицы гитара.Непрошеные мысли-новобранцыТолпятся посреди казармы лет.Я вижу жалкого ученика при ранце;На нём расселся, как жокей, скелет.Болтает колокольня над столицейРазвязным и тяжёлым языком.Из подворотни вечер белолицыйГрозит городовому кулаком.Извозчики, похожие на фавнов,Поют, махая маленьким кнутом.А жизнь твоя, чужая, и подавноЦветёт тяжёлым снеговым цветком.Как лязгает на холоде зубамиОгромный лакированный мотор.А в нём, едва переводя губами,Богач жуёт надушенный платок.Шагают храбро лысые скелеты,На них висят, как раки, ордена,А в небе белом белизной жилетаСтоят часы пузатые – луна.Блестит театр золотом сусальным.Ревут актёры, тыча к потолку,А в воздухе, как кобель колоссальный,Оркестр лает на кота – толпу.И всё клубится ядовитым дымом,И всё течёт, как страшные духи.И лишь во мгле, толсты и невредимы,Орут в больших цилиндрах петухи.Сжимаются, как челюсти, подъезды,И ширятся дома как животы,И к каждому развязно по приездуПодходит смерть и говорит на ты.О нет не надо; закатись! умри!Отравленная молодость, на даче.Туши, приятель, ёлки, фонари.Лови коньки, уничтожай задачи.О разорвите памяти билетНа представленье акробатки в цирке,Которую песок, глухой атлет,Сломал в руках, как вазочку, как циркуль.Пусть молоко вскипевшее снеговПрольётся на шелка средь клубов пара,Под дикий рёв трамваев и шагов,Терзающих асфальтную гитару.Пусть будет только то, что есть сейчас:Кружение неосторожной двери,Нахальное приветствие в очах,И тяжкий храп усталых лавров в сквере.Пускай в дыму закроет рот до срокаВоспоминания литературный ад.Дочь Лота, дура! не гляди назад,Не смей летать, певучая сорока,Туда, где вертел вечности, на дне,Пронзает лица, тени, всё, что было,И медленно вращается в огнеСвятого и болезненного пыла.
65. Морской змей
По улице скелеты молодыеИдут в непромокаемых пальто,На них надеты башмаки кривые:То богачи; иные без порток.А пред театром, где гербы, гербы,Скелет Шекспира продаёт билеты.Подкатывают гладкие гробы,Из них валят белёсые жилеты.Скелеты лошадей бегут на скачках;На них скелетыши жокеев чуть сидят.Скелеты кораблей уходят в качку.Скелеты туч влачатся к нам назад.На черепами выложенном трекеИдут солдаты, щёлкая костьми.Костями рыб запруженные рекиОстановились, не дождясь зимы.А франты: бант, закрученный хитро,Перчатки, палки витьеватые, и вдруг:Зрю в рукаве своём белёсый крюк!Ан села шляпа на нос, как ведро.Болтаются ботинки на костяшках.В рубашку ветер шасть навеселе.Летит монокля на землю стекляшка.Я к зеркалу бросаюсь: я скелет.Стою не понимая: но снимаетПред мною шляпу восковой мертвец.И прах танцовщицы развязно обнимаетМеня за шею, как борца борец.Мы входим в мавзолей автомобиля,Где факельщик в цилиндре за рулём,И мы летим средь красной снежной пыли,Как карточная Ева с королём.Вот мюзик-холл… Неистовствуют дамы!Взлетают юбок веера в дыму.Разносят яства бесы с бородами,Где яд подлит, подсыпан ко всему.Оэ оркестр! Закажите танец!Мы водкою наполним контрабас;Но лук смычка перетянул испанец,Звук соскочил и в грудь его бабац!И вдруг из развороченной манишкиПолезли мухи, раки и коты,Ослы, чиновники в зелёных шишкахИ легионы адской мелкоты.Скелеты музыкантов на карачки,И инструменты захватив, обвив,Забили духи в океанской качке,Завыли как слоны, как сны, как львы.Скакали ноты по тарелкам в зале,Гостей хватая за усы, носы.На люстру к нам, карабкаясь, влезалиИ прыгали с неё на тех, кто сыт.Запутывались в волосах у женщин.В карманы залезали у мужчин.Стреляли сами револьверы в френчах.И сабли вылетали без причин.Мажорные клопы кусали ноги.Сороконожки гамм влетали в рот.Минорные хватали осьминогиНас за лицо, за пах и за живот.Был полон воздух муравьями звуков.От них нам было душно и темно.Нас ударяли розовые рукиКотами и окороками нот.И только те, что дети Марафона,Как я, махая в воздухе пятой,Старались выплыть из воды симфоний.Покинуть музыкальный кипяток.Но скрипки, как акулы, нас кусали.Толкались контрабасы как киты.Нас били трубы – медные щиты.Кларнеты в спину налету вонзались.Но всё ж последним мускульным броскомМы взяли финиш воздуха над морем,Где дружески холодным голоскомДохнул нам ветер, не желая спорить.И мы, за голый камень уцепясь,Смотрели сумасшедшими глазами,Как волны дикий исполняли плясПод жёлтыми пустыми небесами.И как, блестя над корчами воды,Вдруг вылетала женщина
