Мы сидели в напряженном молчании, а наш самолет постепенно снижался, приближаясь к земле.
— Представляю, как вы паритесь в своем пиджаке.
Мне не стоило отвечать, но я, в отличие от него, была доброй. А кроме того, понимала, что единственная причина, по которой он со мной заговорил, — потребность отвлечься. Просто из детского упрямства он не мог открыто признать, что нуждается в моей помощи. Поэтому я ответила, вложив в свой голос неприязнь, которую он хотел услышать:
— Я не парюсь.
— Паритесь-паритесь.
— Вы не знаете меня, чтобы судить, парюсь я или не парюсь.
— Детка, — вздохнул он, — да у тебя на лице написано все, что ты чувствуешь.
— Неправда. Спорю, что вы не догадываетесь, что я чувствую прямо сейчас.
— Желание прикончить меня с толикой жалости.
У меня даже челюсть отпала. Вот это интуиция у парня!
Он насмешливо вытаращил на меня глаза:
— Что, угадал? Прикончить — согласен. Но к черту вашу жалость, приберегите для других.
— Вы ужасный человек, вы это знаете? Действительно невыносимый. Есть ли хоть кто-то в этом мире, который думает по-другому?
— Вся моя семья. Коллеги. Друзья. Женщины, с которыми я занимаюсь сексом.
Краска бросилась мне в лицо от его откровенных слов… и картин, которые при этом пронеслись в моем воображении.
— Думаю, насчет последнего вы заблуждаетесь.
— Уверен, что нет, — он снова медленно смерил меня холодным взглядом и резко отвернулся. — Просто заносчивым принцессам вроде вас этого не понять. Вы выбираете мужчин, не способных вас возбудить, а потом утверждаете, что секс — это ерунда, а женщины, которые якобы получают от него удовольствие, — лгуньи.
Так вот как он думал.
— Я знаю, что такое хороший секс. Отличный секс! — заявила я.
Вообще-то это было давно и завершилось грандиозным предательством, но сути дела это не меняло.
Он пристально посмотрел на меня, пытаясь понять, говорю ли я правду.
— Я удивлен.
Чувствуя себя неловко под его сверлящим взглядом, я решила, что пора сменить тему:
— А ваша семья… ваши родные знают, какой вы грубый?
— Откуда? С ними я хороший.
— А, так вы признаете, что плохо вели себя со мной?
— Может быть. Может, я был вынужден.
Этот загадочный ответ разозлил меня больше, чем все, что он сказал до сих пор:
— И что бы это могло значить? — спросила я максимально язвительно.
Лед в его глазах вдруг растаял:
— Это значит, — его низкий голос слегка дрогнул, потому что в этот момент самолет коснулся земли и стремительно понесся по взлетной полосе, — что мне нужно было, чтобы вы меня невзлюбили.
Я состроила гримасу:
— Это еще что за чушь собачья?
Он задумчиво посмотрел на меня:
— Чтобы вы не запали на меня и не захотели переспать со мной.
Не веря своим ушам, я остолбенела:
— Что, простите?!
— Вы не хотите переспать со мной, ведь так?
— Нет! — категорически отрезала я.
Что-то невольно влекло меня к нему, да, но как человек он мне действительно не нравился. Более того, я его не уважала.
Мне показалось, что на его лице промелькнула тень разочарования.
— Хорошо, — коротко сказал он и отвернулся.
Но через мгновение повернулся ко мне вновь, поняв, что мы приземлились. Выражение его лица смягчилось, и взглядом он пытался выразить то, что не мог сказать словами. Мне даже почудилось тихое «спасибо», когда он коротко кивнул мне.
Я кивнула в ответ.
Он резко отстегнул ремень и встал, как и большинство пассажиров. Наверно, из-за его внушительной внешности люди легко расступались перед ним, когда он, схватив свой ноутбук с верхней полки, пошел к выходу, чтобы выйти из самолета первым.
Не сказав мне на прощанье ни единого слова.
Даже не посмотрев на меня.
Грубиян.
Глава пятая
Не помню, когда в последний раз душ доставлял мне та- кое удовольствие. Горячая вода лилась на мои плечи, расслабляя мышцы и снимая напряжение с шеи. Конечно, я мечтала попасть в Бостон, но быть вдали от Аризоны уже было здорово. Обычно аэропорт О’Хара вгоняет меня в робость своими размерами и толпами людей, но сегодня мне было не до того. Все, о чем я могла думать, это о том, чтобы снять комнату в гостинице, попросить консьержа отдать в химчистку кое-какие вещи, чтобы было что сегодня надеть на ужин, и что вечером я буду спать в постели за много сотен километров от моего родного города.
Был вариант сесть на автобус и доехать до отеля подальше от аэропорта, но я предпочла остаться в местной гостинице, которую отделял от внутреннего терминала только крытый переход. Реклама уверяла, что окна в гостинице звуконепроницаемые. Из огромного французского окна моей гостиной открывался роскошный вид на взлетную полосу, и это значило, что утром я смогу подольше поспать перед своим рейсом.
Заселившись в номер, я сразу же позвонила Харпер, чтобы сообщить, что благополучно долетела, и заодно рассказать, как я счастлива, что это путешествие закончилось. Сознание того, что я больше не в Фениксе, благотворно влияло на весь мой организм. С первой секунды приземления в Аризоне и позже, в Аркадии, у меня было ощущение, что я оказалась в плену у Кинг-Конга, который схватил меня и крепко сжал в кулаке. И только здесь, в Иллинойсе, гигантская горилла отпустила меня и ушла восвояси…
В памяти всплыло лицо Ника. Убитое горем. Потерянное. Злое.
Вслед за ним перед моим внутренним оком прошла череда осуждающих лиц людей, которые когда-то были моими друзьями.
«Она умерла, думая, что сама во всем виновата. Но это не так. Здесь есть и наша вина. Но ты не захотела переступить через то, что случилось, Эва. Ты не смогла ее простить. А теперь живи, зная, что я никогда не прощу тебя».
Я не переживала, что Ник не простит меня. Я переживала, что не успела простить Джемму.
Когда-то Джем была для меня самым родным человеком в мире.
И тут воспоминания прошлого, которые я так долго пыталась забыть, нахлынули на меня…
* * *
— Это будут лучшие три дня в нашей жизни! — вопила Джемма, протягивая руки навстречу ветру, который трепал по плечам ее темные волосы.
Я широко улыбнулась любимой подруге и снова сосредоточила внимание на дороге. Радостное возбуждение переполняло меня, когда я гнала свой кабриолет с откинутым верхом на запад по трассе I-10[9]. Был конец апреля, мы почти окончили старшую школу, так как до церемонии выдачи дипломов оставалось всего несколько недель, и собирались впервые ощутить вкус настоящей свободы.
