Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Очень мне хотелось его рожу надменную разбить. Только я понимал, что Багринцев, если узнает, что я его любимца отмудохал, как мама не горюй, совсем из себя выйдет и, пожалуй, доведет-таки эту историю с деньгами до ментов. Да и хрен его знает, может, Вацлав со своей физкультподготовкой и сам бы мне накостылял. Плюнул я, бросил: «Мудак ты, Левандовский» – и пошел.
А через неделю околачивал груши уже в родном Ульяновске. А вскоре и из отчего дома пришлось свалить к чертовой матери. Недолго на домашних харчах отъедался. Четвертый курс вынужден был заканчивать в воронежской академии искусств, в Ульяновске театрального училища тогда не было. А потом пять лет пахать в воронежском театре и на утренних спектаклях, и на вечерних. Это уже потом, когда меня позвал один московский режиссер сыграть в своем военном фильме, я опять в Москву перебрался. Зато сразу же женился, как я считаю, очень удачно. На москвичке. Въехал в ее двухкомнатные хоромы, где кроме моей жены еще мамаша ее маразматичная обреталась. Но мне моя жизнь после десяти лет общаг по тогдашнему времени раем показалась. В театр меня, конечно, не взяли, так, работал на дубляже, иногда снимался в эпизодах, иногда играл в антрепризках. Короче говоря, не удалось нашему светочу искусств Багринцеву вытурить меня из профессии. Вернулся я в нее. И худо-бедно занимался актерством почти восемнадцать лет.
Такие вот, в общем, светлые воспоминания навеял на меня этот пижон, тянувший сейчас водянистый «Нескафе» из пластикового стаканчика. Не скрою, хоть и столько лет прошло, а все же желание расквасить ему рожу во мне до сих пор было очень сильно. Но теперь уже другие резоны у меня были, чтобы вести себя сдержанно и интеллигентно, мать его.
– Короче, подумай серьезно, – подытожил я, – дело это денежное, правительство Москвы тебе забашляет по высшему разряду. Рекламщики попрут только так. А с другой стороны, опять же, для имиджа хорошо. Спектакль, посвященный памяти трагически ушедшего Учителя. Можно в интервью каком-нибудь так трогательно наплести, какой удар для тебя был, когда он неожиданно скончался, – все рыдать будут.
– Ты забываешь, я не был осведомлен о его кончине, – заметил Вацлав. – Я уже улетел из Москвы в тот момент.
– Ну так журналюгам про это знать необязательно, – возразил я. – А то еще напишут, что это из-за твоего скоропалительного отъезда Багринцева кондратий и прихватил. А че, Вац, может, оно и в самом деле так было, а? Может, наш Евгений Васильевич такого удара от любимого ученика не вынес – и преставился?
Левандовский допил свою кофейную бурду, скомкал стаканчик и бросил насмешливо:
– Разумеется! Так все и было. Только, я думаю, надорвало его сердце прежде всего то, что один из учеников пытался ограбить деканат. А мой отъезд добил беднягу.
– Ладно, – сказал я, – пошли в зал, там все уже собрались, наверно. Так ты подумай, Вац, серьезно подумай. Дело стоящее.
– Я уже подумал, – ответил он на ходу и отвернулся.
В зале действительно засела уже вся честная компания. Ада курила в форточку, красивая, стерва, лицо такое – породистое, тонкое, хищное, глаза синие, волосы золотые – ни дать ни взять Марлен Дитрих собственной персоной. Влад, перелистывая инсценировку «Дориана Грея», написанную когда-то самим Багринцевым под Левандовского с учетом его органики темперамента, поминутно косился на дверь. Катерина нервно вертела кольцо на пальце – с прошлой репетиции эта идиотка успела выкрасить волосы и сделать новую стрижку, ну хоть на человека стала похожа, а не на пугало огородное. Ксения мерила шагами помещение, как полководец перед решительной битвой. Мы с Вацлавом вошли, и все уставились на нас.
– Ксения Эдуардовна, – с ходу обратился к ней Вацлав. – Друзья мои! Я все взвесил и понял, что просто обязан принять ваше предложение. Если вы не против, мы могли бы приступить к читке нашей пьесы сегодня же.
3. Катя
Я увидела его и едва не закричала. Мне стало плохо, во рту появился металлический привкус, как будто меня насильно заставили выпить соляной кислоты. Он стоял в дверях малого зала и улыбался. Вацлав, Вацек…
Он совершенно не изменился. Не знаю, как это возможно. Я даже подумала сначала, что он не может быть реальным, облеченным в живое человеческое тело, может быть лишь призраком, выскочившим откуда-то из моего подсознания.
У него были все те же глаза в изумрудных и золотых крапинах, точно речные камешки в прозрачной воде. Пшеничные волосы, непослушным чубом спадающие на лоб. Тонкий нос, губы, умеющие складываться в самую удивительную улыбку на свете – дразнящую, капризную, порочную, дерзкую, откровенную, мальчишескую, невинную. Эта его привычка в задумчивости проводить указательным пальцем по кончикам ресниц. Легкое и стройное тело, мускулистое и поджарое – господи, я знала каждую его клеточку, каждую родинку и просвечивающую сквозь кожу жилку. Я чувствовала его, обоняла, осязала, Вацлав, любимый мой, ты вернулся…
Он появился и, как всегда, принес с собой веселую суматоху, оживление. Кто-то уже вытягивал на середину зала стол, кто-то тащил из буфета бутылки. Я поняла, что не могу там оставаться, что у меня все дрожит внутри. Я тихонько подошла к Владу и шепнула ему:
– Мне нехорошо. Давай уйдем!
– Кэт, ну ты чего? – обернулся он ко мне. – Приболела? Ну я не могу сейчас свалить, ты же понимаешь. Давай я тебя в такси посажу, мм?
Я отказалась. И Влад, немедленно забыв обо мне, бросился к столу, теребил и расспрашивал Вацлава обо всем. Я бессмысленно бродила по залу, пытаясь глубоко дышать, чтобы унять взбесившееся сердце. Ко мне подошла Ада, спросила:
– Катя, все в порядке? Может быть, тебя домой подбросить?
– У меня все хорошо, не знаю, почему ты решила, что мне пора домой, – отбрила ее я.
Если честно, я всегда недолюбливала Аду. По-моему, она надменная и пустая, нет у нее ничего за душой. Всегда резкая, жесткая, уверенная в себе. Видимо, страшно гордится тем, что снялась в нескольких успешных картинах. Наверняка переспала со всеми желающими, чтобы добиться успеха. Адка всегда такая была – равнодушная, безжалостная, холодная и целеустремленная.
А ее симпатичная дочка хамит матери при всех. Но Ада и виду не подает, будто ее это задевает. А может, ей и в самом деле все равно, может быть, для нее и дочь такое же пустое место, как и все остальные, не знаю.
А потом Ксения Эдуардовна заставила нас с Вацеком танцевать. Я боялась, что не переживу этого момента – когда его руки вновь коснутся меня, но оказалось – ничего, пережила, даже сумела сохранить равнодушное выражение на лице, так что никто ничего и не заметил. Я ощущала твердые мышцы его груди, тепло и силу его ладоней, сжимавших мою талию. Он медленно кружил меня в танце, и от него так невыразимо чудно пахло: юностью моей пахло, солнцем, свежестью и каким-то особым тонким мускусным запахом. Его волосы касались моей щеки. Голова у меня кружилась и надсадно болела. Все было так, как прежде, все ощущения такие же, как и много лет назад, ничего не изменилось.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
