– Как вам будет угодно.
– Из чего сделано тело?
– Ну, там кожа, кровь, твердые кости и жидкости, внутренние органы, кое-где волосы, чтобы кое-что прикрыть.
– Эти вещи материальны?
– Конечно, их можно потрогать и почувствовать, на них можно надавить, у них есть вес, они могут ломаться и распадаться на части; при большой необходимости, при хирургическом вмешательстве например, их даже вскрывают.
– А из чего сделан ум?
– Не думаю, что об уме можно сказать, что он из чего-то там сделан. Это, скорее, нечто такое заполненное – иногда в большей, иногда в меньшей степени – мыслями, желаниями и надеждами, к которым я прислушиваюсь, когда они проходят через то место, которым является мой ум. Или которое является моим умом.
– А вот эти мысли похожи на части твоего тела? Их можно увидеть, потрогать или разрезать на куски?
– Если ты имеешь в виду, есть ли у них цвет, могут ли они быть твердыми или мягкими на ощупь, теплыми или холодными, могут ли они ласкать мои руки, как морская волна, то я отвечу – нет, ничего похожего. Мысли невесомы, прозрачны и невидимы, как хрусталь в воде, как сам воздух, который несет их постоянным потоком через всю мою жизнь.
– А у твоего ума есть такое его собственное место, где он пребывает? Вот твои руки и ноги занимают же вполне определенное место. А ум?
– Ну вообще-то говорят, что у него есть свое место в голове, под черепной коробкой, в том сером веществе, которое мы называем мозгом… – Голос мой прервался, потому что я почувствовал, как по его телу прошла судорога; он весь слегка задрожал и повернулся ко мне. Его глаза, пристально глядящие на меня, стали медленно загораться, как у дикого зверя, который спал, а теперь, на мою беду, проснулся.
– А ум, стало быть, располагается в мозге? – сурово спросил Дхармакирти.
– Да, по-моему, так оно и есть.
– А почему не в руке? – спросил он, резко схватив обеими руками мое запястье. Ну и силища!
– Ну, может, и в руке… – ответил я, теряя уверенность.
– Ты разве не чувствуешь мои пальцы? – Его хватка становилась все сильнее.
– Еще как чувствую!
– Значит, ты осознаешь и чувствуешь рукой?
– Да-да, осознаю и чувствую, и вообще пусти, мне больно.
– Итак, твое сознание распространяется и в руку?
– Да, – ответил я, начиная вновь обретать уверенность.
– Значит, и твой ум распространяется в руку?
– Ну да, мой ум, мое сознание распространяются по всему-всему телу, до самого края кожного покрова.
– Итак, мы можем сказать, что твой ум располагается повсеместно в пределах твоей кожи?
– Да-да, мы можем так сказать.
– А дальше, за эти пределы? – И снова в обращенных ко мне глазах сверкнула сталь.
– Нет-нет, дальше никак – я не могу чувствовать дальше кончиков своих пальцев. У меня нет сознания за пределами моего физического тела.
– Значит, ты и помыслить не можешь, о… об этой мягкой травке под чинарой у фонтана? – спросил он, заговорщически подмигнув, как будто знал, как часто я вспоминаю это ложе любви.
– Ну, конечно, могу.
– Итак, мы можем сказать, что ум распространяется и туда, за пределы кончиков твоих пальцев, по всему этому Саду?
– Да-да, мы можем так сказать.
– Значит, на самом деле наш ум – невыразимый и дальнобойный – может выходить далеко за пределы физического тела?
– Может.
– Кроме того, он сильно отличается от тела – может летать на огромные расстояния, может мыслить об иных мирах, расположенных намного дальше этих звезд, что глядят сейчас на нас сверху. Так?
– Так.
– Да и вообще ум – эта хрустальная птица – не имеет почти ничего общего с телом. Он не ограничивается этой тугой плотью и костями, его нельзя потрогать, на него не наступить, его нельзя ни увидеть, ни разрезать, ни взвесить, ни еще как-либо измерить. Правильно?
– Да, все правильно.
– Так как же ты можешь говорить, что ум – это мозг, или что он ограничен мозгом, или что он располагается в мозгу, если он может летать, куда ему вздумается, в такие места, где его и найти потом никак нельзя?
Я почувствовал себя еще более стесненно и не в последнюю очередь оттого, что он уже не только полностью сдавил мою руку в своих сильных ладонях, но и все крепче прижимал к своей груди, по мере того как усиливалась его аргументация.
– Я не говорил, что ум есть мозг, я говорил, что ум пребывает в мозге.
– То есть ум и мозг взаимосвязаны, причем ум пребывает где-то в районе мозга, а если точнее – вокруг всего тела?
– Да, так и есть.
– А ты согласен с тем, что если две вещи взаимосвязаны, то это означает, что это разные, обособленные вещи?
– Точно так. Если две вещи взаимосвязаны, то это непременно две разные вещи. Это не то что любой монах – любой послушник знает.
– Итак, несмотря на то, что ум и тело, пусть и взаимосвязанные между собой, есть две полностью различные вещи, совершенно разные штуковины. Согласен?
– Согласен.
– А теперь позволь спросить тебя еще кое-что, – сказал он, и его поза изменилась. Он продолжал сжимать мою руку, но слегка выставил левую ногу вперед в мою сторону. Приходилось ожидать самых мощных доводов, ибо это была та самая – почти боксерская – стойка участников философских дебатов в Древней Индии, приняв которую они обрушивали на оппонентов свои зубодробительные аргументы. Видимо, стоя боком к противнику, они инстинктивно пытались оставить ему меньше площади тела для ответных ударов.
– Как ты думаешь, тело изменяется?
– Еще бы! Люди стареют, и тело стареет, лицо покрывается морщинами, мышцы теряют силу, волосы седеют и все такое.
– А почему тело меняется?
– Ну, это прописные истины, это любой послушник знает. Причин много, но главная состоит в том, что меняются причины, обусловливающие тело. А раз меняются причины, то меняется и результат. Раз истощается энергия, которая произвела это тело, то и само тело изнашивается, во всяком случае должно изнашиваться.
– Значит, если некая вещь меняется, то это доказывает, что у нее была причина?
– Ага.
– А что служит причиной тела?
– У тела много причин, но меня учили, что главная – в родителях: это кровь и яйцеклетка матери и семя отца. Когда эти две причины объединяются и если еще при этом наличествуют все остальные сопутствующие факторы, тогда тело начинает расти не по дням, а по часам, клеточка за клеточкой.
– Верно, материальные частицы твоего отца и твоей матери встречаются, и только тогда твое тело начинает расти. Поэтому мы называем такую встречу первичной причиной – той вещью, которая запускает механизм роста твоего тела. Так, глина является такой же главной, или первичной, причиной для керамического кувшина. Но для кувшина и другие факторы – вторичные причины – должны присутствовать, – скажем, требуются руки и опыт горшечника, печь для обжига изделия и время в этой печи, чтобы глина запеклась. Но прежде всего – первичная причина, вот что ты должен понять! Какова первичная причина для дерева?
