фургоны. Открыв для себя специфику подобных путешествий он, не особо стесняясь в выражениях, сказал:
— Курва! Внутренние таможни.
Гавора переполняли эмоции:
— Как почил в Бозе последний император — каждый обдристанный барон, у которого замок больше похож на сортир во дворе у порядочного хозяина, а из землевладений — куча дерьма и яма с испражнениями, считает своим говенным долгом поставить сраную таможню!
Микке восхищенно крякнул, оценив по достоинству такой шедевр фекального словотворчества, а Рем, поглядывая на корявый сруб у обочины, четырех стражников с ржавыми алебардами и деревянные рогатки поперек дороги, попытался поразмышлять вслух:
— Неужели непонятно, что они так убивают торговлю и взвинчивают цены? Какой дурак поедет по земле, где нужно платить на каждом углу? Куда смотрит здешний герцог?
— На задницу очередной молоденькой любовницы, — внезапно подал голос дю Валье. — Старый козел дю Пюс предпочитает, чтобы страной управляли бароны, а сам он проводит время на соколиных охотах и пирах. Но, могу вас уверить, маэстру — такая картина не только в герцогстве Лабуанском. От залива и до Кесарии, до самых берегов Рубона Великого графья, барончики и маркизы становятся самовластными правителями в своих феодах и плевать хотели на центральные власти. Герцоги и принцы для них не авторитет.
Рем прищурился:
— А кто для них авторитет?
Эдгар дю Валье пристально посмотрел на молодого Аркана, и в его рыбьих глазах, кажется, промелькнуло что-то вроде уважения:
— Какой правильный вопрос, маэстру. А что вы сами-то думаете?
— Синедрион? — предположил Рем.
— Синедрион, — кивнул воин. — Им всё это на руку.
До таможни они ехали молча. Стражники отодвинули рогатки, посмотрели подорожную грамоту, истребовали мзду и один из них, самый молодой, шмыгнул носом и сказал:
— Будьте осторожны, господа торговцы. Пять баронств вдоль тракта — отсюда и на север — голодают. Засуха! В лесах полно бродяг, которые прирежут вас за кусок хлеба…
— А вы, я смотрю, не отощали? — спросил Гавор Коробейник.
— Мы — люди барона. Он закупает провизию в Аскероне и доставляет ее прямо в амбары замка. Нам приходилось разгонять чернь древками алебард, когда они пытались остановить караван с продуктами. Ну, я вижу, вы люди бывалые, разбойники вам не страшны… Всего хорошего!
Фургоны заскрипели и двинулись дальше. Рем молчал, обдумывая услышанное. Микке заговорил с Целером — одним из возниц:
— А что, здесь ведь течет река?
— Скёль течет, верно, — отвечал ветеран.
— А паводок был весной?
— Известное дело — был. Вода поднималась до самых порогов домов — это в Заводи. Снега в Белых горах тают каждую весну, и паводок — каждую весну. Иногда сильнее, иногда слабее…
— А засухи часто?
— Раз в пять лет примерно, — Рем уже понял, к чему клонит северянин, а вот Целер — видимо, нет.
Микке покачивался в седле своего битюга и шевелил губами, что-то придумывая и рассчитывая. Все северяне были помешаны на двух вещах: на море и на сельском хозяйстве. Даже самые свирепые воины и лихие мореходы не гнушались во время редких визитов в отчий дом полоть брюкву или возиться с телятами и козлятами.
Они как раз проезжали чахнущую от засухи деревеньку, дворов на двадцать. Убогие глинобитные домишки с соломенными крышами без печных труб покосились и грозили развалиться, худые собаки вяло грызлись в тени у плетня, женщина с серым лицом крутила скрипучий ворот колодца — картина была угнетающей. Караван вызвал вялый интерес двух беззубых, бедно одетых дедов на завалинке, которые, завидев притороченные к седлам Эдгара и Рема характерные шлемы-шапели вдруг принялись страшно ругаться:
— Заклейменные скоты, будьте прокляты вы и ваши дети до седьмого колена! Кровопийцы! Еретики! Кара Господня на вас и на ваши земли!
— Доброго дня! Чего вы злословите нас, почтенные маэстру?- не выдержал Аркан.
— Тимьянский волк тебе маэстру, скотиняка! От вас, от вас все беды! Господь попускает горести на землю за грехи наши тяжкие, за отступления от закона святого! Правду говорят — выжигает себе сердце всякий ортодокс клеймением, и нет в нем жалости… Говорят, через границу у вас полные закрома, в Аскероне хлеб дают свиньям, а тут — дети от голода пухнут!
— Так придите — и купите хлеба! — удивился Аркан.
— В своем ли ты уме, ортодокс? Откуда у нас деньги? Четыре дня барщины на барона в неделю, и десять сребреников чинша, и сгоны, и подымное — герцогу… И десятина — на мать нашу церковь оптиматского закона! Оскудел народ!
— А Аскерон-то тут причем? — снова спросил Рем.
— Так жрете от пуза, а тут дети… Бегут мужики к вам, а тут дети от голода…
— Слушай, маэстру, то есть — ваши мужики бросают детей и бегут к нам — а виноват, получается, опять Аскерон?
— Вот, вроде ортодокс, а соображаешь! Расплодились в герцогстве приморском еретики, и немногие верные, что у вас живут, тоже заразе поддались — носят бесовское платье, следуют бесовским обычаям… Видное ли дело — воду сквозь огонь пропускать и мыться каждый вечер? У нас — колодцы пересыхают, земля трескается от суши великой, а у вас — изливают воду на тело свое удовольствия ради!
Аркан мог бы рассказать про микроклимат и осадки, которые сдерживают прибрежные горные гряды, и про пользу регулярного мытья и кипячения, и даже разразиться цитатами из Устава Надлежащего — но не стал. Только ударил пятками лошадь в бока и тихонько выругался:
— Курва… — а потом добавил громко: — Хорошего дня, маэстру! Надеюсь, скоро пойдет дождь!
— Тимьянский волк тебе маэстру, еретик! — донеслось ему в спину.
Будучи вагантом — свободным студентом, Рем бывал в одном из самых больших городов Империи — этом самом Тимьяне, притом — в особой его части, в университетском квартале. Тимьян прослыл местом особенным: вольнолюбивым, шумным, просвещенным. Там смешались разные верования и народы: можно было встретить южанина-орра, бородатого гнома и надменного эльфа из Туринн-Таура, популярского толкователя в яркой одежде и оптиматского монаха с бритой головой. А потому — глубинка оптиматского Запада произвела на молодого Аркана убийственное впечатление. Он ведь думал, что знает оптиматов — поскольку общался с дю Керванами и дю Сенье и другими семьями Аскерона, и сидел с ними в одном трюме, и наблюдал за толпами мигрантов в городе. Оказалось — ни черта он не знает.
От горьких мыслей его отвлекли какие-то хлесткие, ритмичные звуки и монотонные завывания, прерываемые истеричными выкриками. Прислушавшись, Рем различил слова молитвы, и фанатичные призывы:
— Умерщвляйте плоть, грешники! Кайтесь, кайтесь и Господь пошлет спасение! Умерщвляйте плоть!
— Эт-то что еще за чертовщина? — вырвалось у Аркана.
Эдгар дю Валье изволил ответить:
— Флагелланты. Самобичеватели. Молят Господа о ниспослании дождя, чтобы выросли хотя бы овощи на огородах, грибы и лебеда — это поможет пережить зиму…
Процессия раздетых до пояса мужчин брела по обочине дороги. Во главе шагал крупнотелый лысый человек, который охаживал свои мясистые бока плеткой с несколькими хвостами так сильно, что в стороны летели брызги крови.
— Покайтесь! — кричал он, и вся процессия начинала с удвоенной силой калечить самих себя. — Покайтесь!
У Аркана на лоб полезли глаза: такого он еще не видел! Смотреть на это было просто невыносимо, а потому он направил коня к головному фургону и сказал Гавору, который восседал на облучке и правил повозкой:
— Давай ускоримся, друг мой, тошно мне, веришь?
Гавор Коробейник прекрасно понимал аристократа — он и сам старался бывать в исконно-оптиматских землях только по большой необходимости, и потому щелкнул хлыстом и лошадки прибавили шагу. Уже когда караван покинул деревеньку, Микке, поравняв своего битюга с аркановским конем, задумчиво проговорил:
— Зач-че-е-ем они бьют са-а-ами себя, а не копают водохрани-и-илище, или кана-а-алы, чтобы весной было вдоволь воды-ы?
Аркан не знал что и сказать — вопрос был не в бровь, а в глаз. Ответ пришел от необычно разговорчивого в этот день Эдгара дю Валье:
— Если бы они принялись копать водохранилище, вместо того чтобы обвинять кого угодно в своих бедах — то мигом стали бы ортодоксами, маэстру Ярвинен.
— Как вы, мэстру дю Валье? — спросил Рем.
Уважения во взгляде воина стало еще на самую каплю больше:
— Именно. Как я, маэстру Аркан.
VI
— Убийство неверного — не грех! Это путь на небо! — чистый, искренний голос Рем услышал издалека.
Оси фургонов скрипели, шумели кроны деревьев по обеим сторонам дороги, цокали копыта лошадей — но звонкий тенор игнорировать было невозможно:
— Убивайте неверных везде, где только увидите — и займете место под сенью крыл Феникса, в небесных чертогах!
— К оружию, —
