на заказ в пять раз больше, чем нужно, и все в расход и загонит! Ему уже говорили: смотрите, как бы вам по шапке не попало. Ну да, говорит, по шапке… Руки коротки! У меня уважительная причина – кладовой нет. Способный парень!
– А не сядет? – восторженно спросил Петухов.
– Обязательно сядет. Вспомни мое слово. И сядет из-за мастерских. Не клеится у него с мастерскими, хоть ты плачь. Дрова вручную пилит, потому что приводная пила бездействует, а 30-сильный двигатель качает один вентилятор для четырех кузнечных горнов!
Петухов захохотал и подавился.
– Тише ты! – зашептал Угрюмый, – это что?.. А вот потеха была недавно с заклепками (Угрюмый хихикнул), – зачем, говорит, нам закупать заклепки, когда у нас своя мастерская есть? Я, говорит, на всю Россию заклепок наворочаю! Ну, и наворочал… 308 пудов. Красивые замечательно: кривые, с утолщением и пережженные. Сто двадцать восемь пудов пришлось в переработку пустить, а остальные и до сих пор на складе стоят.
– Ну, дела! – ахнул Петухов.
– Это что! – оживился Угрюмый, – ты послушай, что у нас с отчетностью творится. У тебя волосы дыбом станут. Есть у нас в механической мастерской Эр-Ка-Ка и есть инструментальщик Белявский, – сипел Угрюмый, – он же и член Эр-Ка-Ка. Так он, представь себе, все заказы себе забрал. Сам расценивает, сам же исполняет и сам деньги получает.
Инженер Гейнеман в целях упрощения всяких формальностей по счетно-финансовой части завел такой порядок. Смотрю я однажды и вижу: счет № 91 на стрелочные работы, исполненные сдельщиком Кузнецовым Михаилом с товарищами на сумму 42 475 р. Выдал артельщик такой-то, получил Кузнецов. И больше ничего!
– Постой, – перебил Петухов, – а может, у него товарищей никаких не было.
– Вот то-то и есть.
– Да и как же это?
– Наивный ты парень, – вздохнул Угрюмый, – у него ж, у Гейнемана этого, весь штат в конторе состоит из родственников. Заведующий Гейнеман, производитель работ – зять его Марков, техник – его родная сестра Эмма Маркова, конторщица – его дочь родная Гейнеман, табельщик – племянник Гейнеман, машинистка – Шульман, племянница родной жены!
– Внуков у Гейнемана нету? – спросил ошеломленный Петухов.
– Внуков нету, к сожалению.
Петухов глотнул чаю и спросил:
– Позволь, друг, а куда ж Эр-Ка-И смотрит?
Угрюмый свистнул и зашептал:
– Чудак! Эр-Ка-И! У нас Эр-Ка-И – Якутович Тимофей. Славный парнишка, свой человек. Ему что ни дай – все подпишет.
– Добродушный? – спросил Петухов.
– Ни черта не добродушный, а болтают у нас (Угрюмый наклонился к растопыренному уху Петухова), будто получил он десять возов дров из материалов мостов Западной Двины, 4½ пуда муки и 43 аршина мануфактуры. Дай тебе мануфактуры, и ты будешь добродушный!
– Тайны Мадридского двора! – восхищенно воскликнул Петухов.
– Да уж это тайны, – согласился Угрюмый, – только, понимаешь ли, вышли у нас с этими тайнами уже явные неприятности. Приезжают в один прекрасный день два каких-то фрукта. Невзрачные по виду, брючишки обтрепанные, и говорят: «Позвольте ваши книги». Ну, дали мы. И началась тут потеха. По-нашему, если отчетность на год отстала – пустяки! А по-ихнему – преступление. По-нашему – кассовые книги заверять и шнуровать не надо, а по-ихнему – надо! По-нашему – нарезать болты вручную продуктивно, а по-ихнему – нужно механически! Клепку мостовой фермы на мосту, по-нашему, нужно вручную производить, а по-ихнему – это преступно! Так и не столковались. Уехали, а у нас с тех пор никакого спокойствия нет. Не наделали б чего-нибудь эти самые визитеры? Вот и ходим кислые.
– М-да, это неприятности… – согласился Петухов.
Оба замолчали. Зеленый абажур окрашивал лица в зеленый цвет, и оба конторщика походили на таинственных гномов. Лампа зловеще гудела.
1923
Лестница в рай
С натуры
Лестница, ведущая в библиотеку ст. Москва-Белорусская (1-я Мещанская улица), совершенно обледенела. Тьма полная: рабочие падают и убиваются.
Рабкор
Рабочий Косин упал удачно. С громом приехал со второго этажа в первый, там повернулся на площадке головой вниз и выехал на улицу. Следом за ним приехала шапка, за шапкой – книжка «Война и мир», сочинение Л. Толстого. Книжка выехала горбом, переплет дыбом, и остановилась рядом с Косиным.
– Ну как? – спросили ожидавшие внизу своей очереди.
– Штаны порвал, – ответил глухо Косин, – хорошие штаны, жена набрала на Сухаревке, – и ощупал великолепный звездный разрыв на бедре.
Затем он поднял произведение Толстого, накрылся шапкой и, прихрамывая, ушел домой.
Вторым рискнул Балчугов.
– Я тебя осилю, я тебя одолею, – бормотал он, прижимая к груди собрание сочинений Гоголя в одном томе, – я, может, на Карпаты в 15-м году лазил и то ни слова не сказал. Ранен два раза… За спиной мешок, в руках винтовка, на ногах сапоги, а тут с Гоголем, – с Гоголем да не осилить… Я «Азбуку коммунизма» желаю взять, я… чтоб тебя разорвало!.. (он терялся в кромешной тьме)… чтоб вам с вашей библиотекой ни дна ни покрышки!..
Он сделал попытку ухватиться за невидимые перила, но те мгновенно ускользнули из рук. Затем ускользнул Гоголь и через мгновение был на улице.
– Ох! – пискнул Балчугов, чувствуя, что нечистая сила отрывает его от обледеневших ступенек и тащит куда-то в бездну.
– Спа… – начал он и не кончил.
Ледяной горб под ногами коварно спихнул Балчугова куда-то, где его встретил железный болт. Балчугов был неудачник, и болт пришелся ему прямо в зубы.
– …Сп… – ахнул Балчугов, падая головой вниз.
– …те!!. – кончил он, уже сидя на снегу.
– Ты снегом… – посоветовали ожидающие, глядя, как Балчугов плюет красивой красной кровью.
– Не шнегом, – ответил Балчугов шепеляво (щеку его раздувало на глазах), – а колом по голове этого шамого библиотекаря и правление клуба тоже… мордой бы… по этой лешниче…
Он пошарил руками по снегу и собрал разлетевшиеся листки «Тараса Бульбы». Затем поднялся, наплевал на снегу красным и ушел домой.
– Обменял книжку, – бубнил он, держась за щеку, – вот так обменял, шатается…
Тьма поглотила его.
– Полезем, что ль, Митя? – робко спросил ожидающий. – Газетку охота почитать.
– Ну их к свиньям собачьим, – ответил Митя, – живота решишься, а я женился недавно. У меня жена. Вдова останется. Идем домой!
Тьма съела и их.
1923
Серия ноль шесть № 0660243
Истинное происшествие
В 4 часа дня служащий Ежиков предстал перед кассиром и получил от него один свеженький хрустящий червонец, один червонец потрепанный с желтым пятном, шесть великолепных разноцветных дензнаков и сизую бумагу большого формата.
– Облигация-с, – ласково улыбнувшись, молвил кассир.
Ежиков презрительно покрутил носом на бумагу и спрятал ее
