в каждой задерживались. Руководитель стал поторапливать — медленно дело идет, давайте быстрее. Мы рассмеялись, у нас же объяснения. Любовь вспыхнула неожиданно. Мы решили пожениться.
Пошли в ЗАГС 2 февраля, там нас сразу зарегистрировали. Купив торт и бутылку вермута, мы появились у мамы. Посидели недолго втроем. Потом собрали мой нехитрый скарб и отправились к Володе в его 8-метровую комнату. Началась новая жизнь, когда я должна была заботиться о своем муже. А он был такой хороший, что все было в удовольствие.
Вдруг беда: его положили в больницу с почечной коликой, да такой сильной, что я испугалась. Когда выписали, я начала лечить его сама. Достала кукурузные рыльца, заваривала и поила каждый день. Через месяц Володя сказал, что у него ничего не болит. Перестал пить рыльца — вновь заболело. «Где там твоя отрава, заваривай», — говорит. Пропил три месяца и больше не болел.
19. Мой муж Владимир Медведский
Отдельно хочу рассказать о моем муже Володе. Встретились мы с ним в уссурийской школе, где оба работали учителями. Путь наш был не прост. Володя был учителем временно. А работал в Уссурийском отделении Союза художников, много писал, занимался профессионально живописью.
В наш первый отпуск мы поехали на этюды в село с художником Арефиным и его супругой. Остановились в школе, нам дали целый класс. Но вскоре вынуждены были разъехаться, потому что Арефин был такой индивидуалист, что ужиться с ним было невозможно. Мы с Володей привыкли жить в общаге, где все общее, а тут — мой нож не трогать, кружку мою не дай Бог! Дело доходило до оскорблений. И мы нашли другое помещение. Работе это не помешало. Этюдов Володя написал много. Я вдруг поняла, что забеременела. Когда вернулись, не могла смотреть на его работы, меня от них тошнило, а он хохотал.
Тем временем Володя стал готовиться в Академию художеств с другом Колей. Я им помогала как могла. Они писали диктанты, учили русский язык, историю. Послали документы. Скоро пришел отрицательный ответ. Почему? Не приняли из-за биографий: у меня сидел отец, а у Коли дед. Обида захлестнула, но надо было жить дальше. Володя никогда, ни разу меня не упрекнул, что из-за моей биографии он не попал в институт. Мы вновь переехали к маме. Отпуск по беременности был 2 месяца до, 2 — после родов. И надо выходить на работу.
14 марта 1952 года у нас родилась Ирочка. Рыженький ребенок, какой же еще. Мы были счастливы. Жили все вместе в 12-метровой комнате: мы с дочкой, мама. А Лиля в 8-метровой кухне, рядом с печкой. Ирочка росла и развивалась быстро. Мы установили дежурство. Утром сидела с ребенком я, потом мы с Володей в Лапинском переулке встречались, и дальше бегом: я на занятия в школу, а он домой к Иришке. Или наоборот.
Однажды он задержался, а я уже пришла в школу. Он бегом домой. Открыл дверь, слышит крик. Но ребенка нигде нет. Еле нашел за кроваткой торчком. Вот где был страх!
А когда Лиля была дома, то она с Ирой учила уроки. Дочке уже было полгода. Лиля громко читает — Ира молчит, Лиля замолчала — та в крик. Приходилось все читать вслух. Лиля говорила, что она даже учиться лучше стала благодаря Ирочке.
В 1953 году папу Васю освободили из заключения. Сняли судимость и направили бухгалтером в одно отделение колхоза. В деревню Кокшаровку. Мама поехала с ним и взяла Иру, которой тогда исполнилось 2 года. До этого она ходила в детские ясли и уже хорошо говорила. Лиля уехала, поступив в институт.
Потом мы забрали дочь, стали жить сами, и начались приключения. Однажды плохо договорились, кто заберет дочь из яслей: я думала, что он, а он — что я. Когда в 11 вечера мы пришли домой, ее не было. Обвинять друг друга было некогда, побежали в ясли, где обнаружили Иру со сторожем, который топил печь и готовил ребенка ко сну. «А вот и мама с папой пришли!» — засмеялся. Мы извинились и забрали ребенка. Весной отдали ее дедам в деревню Кокшаровка. Скоро мои родители переехали в Погу и жили там несколько лет. Деду дали дом с тремя комнатами и кухней.
20. Встреча с братом Михаилом Медведским
В 1954 году к нам с Кавказа едет Володин брат Михаил, который отсидел в лагере 14 лет. Его забрали в 1934. Жил до этого в деревне Новая Рудня, работал бригадиром в колхозе. Двое детей, жена, беременная третьим. Обвинение давала Тройка (без суда): поле засеял не сортовыми семенами, будучи бригадиром. Об этом в письме-доносе написал про него председатель сельсовета, который позже за свои пакостные подобные дела повесился прямо на работе. Боялся расправы.
А наш Михаил по этапу в Сибирь. Но он был такой сильный, честный человек, хотя образования не получил, что скоро его заметили и назначили заведующим хлебопекарней, где он проработал 6 лет. Там были помощники. И вот один из них стащил мешок хлеба. Когда его поймали, сказал, что мешок дал Михаил. И Мише еще 10 лет за это дали. Но сидел он до 1952 года, потом выпустили, а на Дальний Восток ехать не разрешили. Здесь была тогда запретная зона. И он с другом поехал на Кавказ, в совхоз Терский. Там познакомился с казачкой и женился. Родили двоих детей. С дочерью Михаила я до сих пор переписываюсь. Зовут ее Лида.
И вот приехал Михаил к нам в Уссурийск с Кавказа. Мы сразу решили пойти в гости к Рожкевичам, то есть к его бывшей жене. Нас встретили его два сына, позже подъехал третий. Михаил и Рожкевичи встретились трогательно: Миша плакал и благодарил Петра за заботу о своих детях многие годы, за то, что помог вывести их в люди. А ведь они взяли фамилию отчима Рожкевича и этим спасли себя от репрессий. Старший, Виктор, стал начфином в воинских частях, средний, Анатолий, служил в диспетчерской службе флота в городе Холмске на Сахалине, а младший, Алик, работал на военном заводе, а позже в горисполкоме города Арсеньева. У Петра Рожкевича родились еще две свои дочери, так у него стало пятеро детей.
Жена очень не хотела дружбы между мужьями, всегда вставала между ними. Но это не мешало всем Рожкевичам дружить с нами. Тогда мы съездили с Михаилом к их сестре Домне Михайловне в Амурскую область, в Кивду, где она жила с дочерью
