Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
грамоты, записи, иль таковые могут быть истребованы, свидетельствующие о твоей принадлежности к купечеству, духовенству, боярству, княжеской службе? Иль, по меньшей мере, свидетельствующие о твоем подданстве другому государю?
— Боюсь, таковых у меня не осталось, — крепче сжимая в руках тетрадь — единственное, на что почему-то не позарились бандиты, — ответил он, понимая, что пустые страницы ничего не докажут.
— Найдутся ль послухи — люди, способные поручиться хотя бы за твое доброе имя, доброту твоего рода и место происхождения?
Рэй покачал головой, и это опять огорчило судью.
— В таком случае! Объявляю, что представленные обвинительные доказательства исчерпывающи. Защитительных суду на рассмотрение не представлено.
Белокурый секретарь за аналоем встрепенулся и прилежно зафиксировал последний комментарий.
— Для бумаги спрошу, нет ли у тебя денег или имущества, чтобы уплатить виру3 в сумме восьми мер серебра, предписываемую Разбойным приказом? Вира, конечно, будет половинной, ибо имело место только покушение. Принадлежишь ли ты к какой-либо верви, общине, семье, артели, мастерской, которая бы согласилась взять твою половинную виру повально4? Нет ли у тебя поручителей, способных дать обязательство к уплате виры в срок менее шести лун? Конечно, если бы такие были, ты бы здесь не оказался…
Судья вздохнул и продолжил:
— При отсутствии иных допустимых и относимых доказательств, отсутствии поручителей и возможности уплатить наказание, оказывается, что обстоятельств, подлежащих изучению судьей, нет.
Помощник снова нацарапал на листке последнее замечание.
Гвозди один за другим забивались в крышку гроба. Судья облизнул губы и принялся за дело:
— Рэй. Словом шестнадцатым Разбойного приказа ты назван виновным в попытке убийства без свады5, да по разбою, против забоярского общинника-рядовича в житьем звании. Словом третьим Приказа об иноземцах утверждается право земли: всякого человека, именующего себя иноземцем и свершившего преступления на землях великого князя, но не доказавшего бумагой или словом своего подданства иноземному владыке, надлежит подвергать суду, как будь то подданный великого князя в онжем звании. Следовательно, не усматривается оснований к тому, чтобы передать твое дело на рассмотрение суда твоей собственной страны… где бы таковая ни была, — пожевав губами, прибавил судья. — Доказательства принадлежности к достойным родам Княжества с твоей стороны не представлены. По итогу я предаю тебя суду как беззванного вольника, проживающего на землях Великобая Симеоновича столбового бояры великого князя Василия Дмитриевича.
Обескровленные губы обвиняемого напряглись.
— При отсутствии сведений о былых преступлениях, — продолжал судья, — именем великого князя и Владыки семи краев вменяю тебе предусмотренную виру: четыре меры в пользу князя и четыре меры на возмещение вреда обвинителю. Ввиду отсутствия у тебя имущества к уплате виры, ты приписываешься, заместо уплаты, в трудовое поместье Береста со сроком заключения, равным четырем зимам.
Рэй смятенно опустил голову. «Господи, четыре…»
— Всё записано? — осведомился судья у помощника за аналоем. — В таком случае заседание по обвинению Рэя из Падуба окончено. Заводите, пожалуйста, следующего, — распорядился он, как вдруг помощник наклонился к его уху и прошептал что-то, косясь на осужденного. После чего и судья задумчиво присмотрелся к тому.
В момент, когда у осужденного загорелась робкая надежда, судья нахмурился, еще раз с недовольством обернулся на помощника — тот покровительственно кивнул в подтверждение сказанного и даже показал на строчку в обвинительном листе в руках судьи. Седовласый положил листок, замко́м собрал руки, поразмыслил и сквозь зубы продолжил:
— Принимая во внимание, что лихое дело было свершено Рэем из Падуба из, кхм, неканонических уверований, а также из возможной, кхм, причастности к пришельцам, именующим себя героями, — выговаривал судья, и было видно, что ему очень не нравятся собственные слова, — вира будет увеличена вполовину и составит двенадцать мер. А срок заключения, соответственно, да составит шесть зим. Как и было сказано, исполнение наказания…
Помощник, что удивительно, опять не удовлетворенный прозвучавшим, еще раз склонился к судье, однако тот вдруг одернулся и ударил ладонью по столу:
— По́лно! Ни в Княжеской Правде, ни в Разбойном приказе нет таких оснований! Не стану казнить, доколе не будет, бесспорных доказательств свершения клятвопреступных злодеяний, — возразил он, шлепнув по листку в руке. — …А вот дела мне нет до писем бояры Великобая! — в ответ на следующий шепоток помощника ответил судья. — Я, слава богам, княжьей волей — Разбойным приказом сужу, а не каракулями Симеоновича, пусть сам героев отлавливает, коль они ему не милы. Всё! Отработка виры исполняется здесь, в трудовом поместье Береста, — завершил судья, раздраженно откинувшись в кресле.
Юноша-секретарь почтительно кивнул, сделал запись и махнул ябетникам.
Душа Рэя была сокрушена. «Каких еще неканонических уверований?!» Лишь за возможную, даже не доказанную причастность к героям наказание за и без того выдуманное преступление увеличили на половину? Да ладно Рэй еще не сказал, что является подлинным героем, а то б, похоже, казнили на месте!
Осужденный пытался воспротестовать, еще раз потребовал слова, но ябетники уже схватили под руки, а поднятой кверху дубины было достаточно, чтобы вернуть тишину в судебную лачугу. Стража вывела Рэя через другую дверь, а он всё удерживал в руках пустую зеленую тетрадь, до которой никому не было дела.
В следующей комнате старичок с плешью на голове записал осужденного в толстую амбарную книгу с разлинованными углем полями: Рэй из Падуба, без рода, рядо́вого звания, шесть зим, дата. Здесь же выдали постиранную каторжную одежду и неряшливо подстригли туповатыми ножницами — элемент наказания, разделяющий преступника с предками.
Пучки волос ложились на колени, а вместе с ними терпели крах остатки надежд на новую жизнь.
II
Поздняя осень: полузимник месяц
Северо-Восточный край
Звали ее Лишка. Ежели ее так нарекли родители, то, наверное, потому, что желали ей всего и с излишком. А коли брат, то, пожалуй, потому, что в родном своем доме она оказалась попросту лишней. И последнее было куда как более вероятно, ибо крестьянские дети редко получали настоящее имя раньше своей четвертой зимы, а к ее четырем годам родителей уже не стало.
После обеда Лишка бродила по мрачному, догола вытоптанному деревенскому двору — бездельничала. Да и что тут, в Бересте, делать? Высоченный, зубастый тын со всех четырех сторон. Это такая стена из частокола. Нет, обычно дел тут полно, но сегодня, слава Маре, неделя6. Как и в деревне, в последний день седмицы тут никто не работает: лесоповал, будь он неладен, закрыт, а внутри поместья даже сторожа́ не смеют докучать распоряжениями. Это так наместник повелел: в неделю ни к каким работам каторжников не привлекать, давать волю на отдых. «Хороший он, — подумалось ей, — справедливый. — Чего ж он в
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
